Архивная версия / archive version:

Проект «Архи всЁ» переехал на сайт www.cih.ru
This project was moved to the www.cih.ru

данная версия не обновляется и может быть недоступной через некоторое время

^{см. также: СНиПы | Архитектура | Бионика | Новости | Строительство}

Вы можете найти необходимую информацию на сайте cih.ru / You can find the necessary information on the cih.ru website:

Творческое, созидательное начало искусства, по Соловьеву, неотделимо от его полезной и нравственной миссии. Они слиты неразрывно, как слиты они и с материальным бытием: «Безусловное отчуждение нравственного начала от материального бытия пагубно никак не для последнего, а для первого. Самое существование нравственного порядка в мире предполагает его связь с порядком материальным, некоторую координацию между ними...

236. Доходный дом Московского купеческого общества на Солянке в Москве. 1912-1916. Арх. И.А.Герман, А.Е.Сергеев, В.В.Шервуд. Корпуса по Б. Ивановскому пер. (ныне ул. Забелина)

Соловьев Вл. Первый шаг к положительной эстетике. Памятники мировой эстетической мысли, т. 4, 1-й полутом, с. 556.

Если нравственный порядок для своей прочности должен опираться на материальную природу как на среду и средство своего существования, то для своей полноты и совершенства он должен включать в себя материальную основу бытия как самостоятельную часть этического действия, которое здесь превращается в эстетическое, ибо вещественное бытие может быть введено в нравственный порядок только через свое просветление, одухотворение, то есть только в форме красоты. Итак, красота нужна для исполнения добра в материальном мире, ибо только ею просветляется и укрощается недобрая тьма этого мира» 284 . Этот зловеще мрачный образ современности позволяет ощутить душевную муку и тревогу философа, глубину стремления к ее пересозданию.

Эстетика Соловьева в полном согласии с эстетикой революционных демократов исходит из признания первостепенного значения морально- этического фактора в искусстве. Соловьев даже соглашается с Черны­ шевским, противопоставляющим прекрасное в искусстве прекрасному в жизни. Расхождения между ними, и притом чрезвычайно существен­ ные, обнаруживаются с момента выяснения роли, отводимой обоими ис­кусству в процессе социального преобразования действительности. Демо­кратической эстетике она представляется подчиненной и в общем второ­ степенной. Соловьеву наоборот. В его философской и эстетической кон­ цепции искусство предстает во всей важности своей жизнестроительнои мис­ сии. «Совершенное воплощение этой духовной полноты в нашей действи-

Соловъев Вл. Первый шаг к положительной эстетике. Памятники мировой эстетической мысли, т. 4, 1-й полутом, с. 570.

тельности, осуществление в ней абсолютной красоты или создание вселен­ского духовного организма есть высшая задача искусства. Ясно, что испол­ нение этой задачи должно совпасть с концом всего мирового процесса.. .» ж . Романтическая мысль об искусстве как о новой религии вырастает у Соловьева в утопическую концепцию социально-преобразовательной миссии искусства. Существо мирового процесса представляется ему в виде насыщения светом материи, персонифицирующей все плотское, косное, тупое и бездуховное. Красота — одна из ипостасей света, центральная кате­гория эстетики и философии Соловьева мыслится им в ярком чувственном образе реального светила и одновременно выступает в качестве носителя таких понятий, как смысл, дух, форма. В природе эстетического феномена искусства, способного оформлять хаос и, одухотворяя, побеждать тьму, заложена его величайшая полезность. Конечное торжество добра как цели и завершения мирового процесса не может быть достигнуто без помощи искусства, одухотворяющего и тем самым пересоздающего действитель­ ность на началах добра и справедливости. «Совершенное искусство в своей окончательной задаче должно воплотить абсолютный идеал не в одном воображении, айв самом деле, — должно одухотворить, переосуществить действительную жизнь. Если скажут, что такая задача выходит за пределы искусства, то спрашивается, кто установил эти пределы?» 286

Большой вклад в разработку теории самоценности искусства внес и Л.Н.Толстой.

За внешним несходством его позиции с позициями Достоевского и Соловьева скрыто глубокое внутреннее родство. Толстой, подобно послед­ ним двум, исходит из представления о нераздельности пользы и красоты в искусстве. Его отрицание искусства есть не отрицание искусства вообще, а лишь современного ему искусства, искусства избранных, «искусства верх­ них 10-ти тысяч», если воспользоваться характеристикой В.И.Ленина. Тол­стой же выступает за искусство для всех, искусство всенародное, понятное народу и необходимое ему. «...Наше утонченное искусство могло возник­ нуть только на рабстве народных масс и может продолжаться только до тех пор, пока будет это рабство, и того, что при условии напряженного труда рабочих специалисты — писатели, музыканты, танцоры, актеры — могут доходить до утонченной степени совершенства, до которой они доходят, и могут производить свои утонченные произведения искусства, и что при этих условиях может быть утонченная публика, ценящая эти произведения.

240. Дом 3-го Бассейного товарищества для устройства постоянных квартир на Бассейной ул. {ныне ул. Некрасова) в Петербурге. 1913-1916. Арх. Э. Ф. Виррих, А. И. Зазерский. Корпуса по Греческому пр.

Освободите рабов капитала, и нельзя будет производить такого утонченного искусства... Как только искусство высших классов выделилось из всена­ родного искусства, так явилось убеждение о том, что искусство может быть искусством и вместе с тем быть непонятно массам» 287 .

Отсюда оказавшийся необыкновенно созвучным модерну пафос отри­ цания существующего искусства. «Искусство будущего — то, которое дейст­вительно будет, — не будет продолжением теперешнего искусства, а воз­ никнет на совершенно других, новых основах, не имеющих ничего общего с теми, которыми руководится теперешнее наше искусство высших классов» 288 .

По Толстому, всенародное, а следовательно истинное искусство — это искусство христианское. Любое другое искусство, объединяя людей, объе­ диняет не всех, а определенную группу, служит в конечном счете не столько объединению, сколько разъединению, то есть классово или сословно. «Хрис­ тианское искусство есть только то, которое соединяет всех людей без исключения» 289 . Толстой импонирует модерну и своею религиозностью. Популярное в отечественной философии и эстетике понятие соборности коренится именно в понимании искусства как новой религии, всезначимой, внеклассовой и внесословной.

Чрезвычайно важная в системе взглядов Толстого мысль об искусстве будущего как о христианском искусстве роднит ее, с одной стороны, с эсте­тикой романтизма, а с другой, — во многом объясняет настойчивость обра­ щения зодчества рубежа веков к наследию отечественного и западноевро­ пейского средневековья и вообще к архитектуре всех эпох, характер струк­ турных связей которых основывался на органической целостности. Опре­ деленная типологическая общность формальной структуры обоих закономерно связана с такой же типологической общностью структуры содержания.

Толстой Л. Поля. собр. соч. в 90-та т., т. 30. 242. Дом 3-го Внесенного товарищества. Фрагмент фасада

Хотя модерн отдает предпочтение эстетическому критерию по сравнению с морально-этическим, что в общем-то прямо противоположно эстетике средневековья, видевшего в красоте лишь отблеск надмирных ценностей, красота для модерна в своем крайнем выражении утрачивает самоценность и начинает рассматриваться в качестве инструмента духовного пересозда­ ния действительности.

Жизнестроительные иллюзии модерна всецело коренятся в его эстетиз­ ме, в эстетическом неприятии буржуазности и капитализма в тойже степени, в какой и в неприятии революции. Буржуазная действительность отталки­ вает своею бездуховностью, сытостью, осредненностью, боязнью яркого, экстраординарного, сильного. Языческий культ красоты и силы как всего далекого от мещанства, обыденности, ставится на службу целям по види­мости христианским, но низведенным на землю — создать царство божие для всех здесь, в посюстороннем мире. В своих жизнестроительных иллюзиях модерн — прямой зачинатель аналогичных тенденций в искусстве XX в. Его своеобразие — в средствах, которые он ставит на службу переустройству мира — красота и духовность искусства.