рецензия

ВЧЕРА, СТАНОВЯЩЕЕСЯ СЕГОДНЯ

Сборник повестей Петра Киле «Весенний август», вышедший в 1981 году в издательстве «Современник», современников вряд ли особенно интересует сегодня. Книга из многих книг – сколько их стоит у нас на полках (если не свезли на дачу и не сложили стопкой у мусорного бака за ненадобностью).

Внешне: спокойная добротная средняя по тем временам книга – в твердой бардовой обложке, с иллюстрациями тушью, внимательной корректурой. Корректура сейчас экзотика даже в «модных изданиях», а тогда все книги были такими. Тогда. Когда и деревья были большими. И по композиции запоздалая: ну что такое книга из семи повестей? Вот сейчас если такую выпускать, эти семь повестей наверняка уж постарались бы увязать в один роман. Неважно как. Пишешь предисловие на полстранички о романе-мозаике или романе-паззле – и порядок.

Тем более, что все семь повестей в сущности об одном: о становлении молодого человека, приехавшего в Ленинград учиться и работать из далекого нанайского селения.

Книга названа по одной из повестей – «Весенний август», но мне стержневой здесь показалась другая – «Воспоминания в Москве».

Зацепило название: воспоминания о Москве – это понятно. Но в Москве?

Пётр Киле – нанайский писатель. С этим связано всё, что с этим связано. И живое ощущение своих корней, быта и причастности к своему народу, и изумление, несколько суеверное восхищение перед «кладезем научных знаний», «храмом науки», который лирическому герою представляется и недосягаемым, и упоительно близким одновременно. И даже стиль, скорее как бы стилизация, наверняка неосознаваемая, но очень чистая и четкая, в русле некоего «общего большого стиля» - похоже на всех русских писателей-классиков одновременно, и на девятнадцатый век и на двадцатый сразу. Русский язык для малых народов был языком межнационального общения, выводил их в гигантский культурный контекст, и лучшие из писателей малых народов перерастали, ценой, вероятно, огромного творческого усилия, гигантского волевого напряжения, серьезной работы – и все-таки перерастали этот усредненный тип письма,   обретали мощное своеобразное звучание голоса. Пётр Киле такого голоса не обрёл. Естественна в его повестях недостача собственной, отдельной интонации. Но даже голос не солиста, а артиста хора – многое значит: без хора не зазвучит громокипящая опера. Хотя да, присутствуют в книге «Весенний август» и свой лиризм, и философские обобщения, и проникнутые тонкими эмоциями сцены, и «психологическая достоверность образов», которая отмечается в аннотации книжки.

Умели аннотации писать, а. Я опять ворчу. Но приятно забывшему об уважительном отношении читателю, что его не держат за дурака, не лепят пельменей на уши, говорят по делу.

Такие ностальгические все чувства возникают в душе от соприкосновения с этой книгой, не менее, а гораздо более ценной внутренне, для души, чем многие новинки с литературного пылу-жару. Даже подумалось, может, на десять-двадцать лет взять нам в обычай откладывать книжки в сторону? И как-то прочитаются через двадцать годков Пелевин, другие наши непременные фигуранты?

Но к тексту.

Ощущением давнего времени, дыханием безвозвратного прошлого веет от страниц этой книги. «Он полюбил Москву, как горную вершину, с которой видна вся Земля, в особенности, конечно, Россия, во времени и пространстве». Так вряд ли кто так скажет сегодня. Нет той Москвы, с которой обозревают горизонты, и горизонтов тех нет – сменились ландшафты, скрутило время и пространство в большую с острыми краями воронку.

Видение далекого стога сена, переживаемое героем на столичных улицах, воспоминания детства, вопросы национального самоопределения, первая школьная любовь, занятия в хоре, встреча повзрослевших земляков в Москве. Грустная, светлая и прозрачная, тёплая повесть. «Вдоль насыпи железнодорожного полотна цветет кипрей».

Кипрей, о котором не забудет герой во всю свою жизнь. И я теперь не забуду.

В редакции мне дали эту книжку на рецензию или размышление, как получится. Я хотела было отказываться. Но прозвучали слова: «Ты сама родом с Дальнего Востока». Действительно, родители уехали из села Дунай, что в Приморском крае, когда мне не было и пяти лет. Но помню холодные полы, холодное море, потом порт Владивостока, где острые углы кранов и громады кораблей, перед которыми человеческая беготня на причале кажется муравьиной суетой. И мозаика на одном из пятиэтажных домов с гордыми устремленными в будущее профилями мужчины и женщины, рабочего и колхозницы.

Я вспомнила всё это разом. И взяла книжку.

Не пожалела, конечно. И теперь могу сказать: от повестей Петра Киле у меня такое чувство, что я родом не только из тех мест, но и как бы из того времени. Из времени, когда как будто иначе любили, иначе чувствовали и по-другому дышали.

А может, это только так кажется.

© Василина Орлова
оформление   © Семён Расторгуев


адрес статьи: http://city-2.narod.ru/vs/p3.html

дизайн сайта:

© 2005