Обшарпанные ботинки
Тупыми ступают носками,
Тяжелыми
каблуками
Хрустят по дырявым льдинкам.
По гравию шаркают громко,
Грохочут щебенкой гремучей,
Ступают с треском по сучьям,
Бредут по каким-то обломкам.
Шнурок на ботинке левом,
Как всадник на лошади, скачет,
А правый – влачится клячей.
Ботинки из детства,
где вы?
Особенно левый.
*
Ну, здравствуй, дом, куда я вновь вернулась.
Тебя своим уже не назову.
В твоих плечах
мне чудится
сутулость.
Ты юн во снах, но древен наяву.
Вы, комнаты, мной смутно позабыты,
И в ваших стенах пыль заключена.
Терзают память мыши-следопыты,
Легко теряют вещи имена.
Как, зеркало,
ты быстро повзрослело.
За плоскостью ты не хранишь дитя?
Не помнишь?
Я в тебе мелькала белым,
Недолго – и давно.
Яви себя.
Старинное и мудрое, ты можешь
Легко вернуть недлинные года.
Но ты, как лед.
Дом грустен и тревожен.
Но знаю, эта грусть не навсегда.
*
Мне светла дорога,
светла и высока.
Перистые ивы, в небе – облака.
Кручи по обочинам,
Ливень полосой.
Белесые, сочные,
Над землей рябой.
Сухостой-осина, не оскал – надлом.
Бросил с неба ветер
птицу злым углом.
Серебром сверкало
Черное крыло,
Я ли отвернула?
Птицу ль отвело?
В страхе подо мною конь загарцевал.
Хищный ветер гриву в плети заплетал.
Судорогой держит
За узду испуг,
Губы жестко режет –
Так силен и туг.
Я сниму уздечку, шею обниму.
Я ль не доверяю другу своему?
Прянет, вновь смелея,
Вспорет воздух конь.
В клочьях мыла шея
Обожжет ладонь.
*
Деревенский подоконник
не был подлинной преградой
Для того, чтоб очутиться
По ту сторону стены.
Что ж, хотя и не преграда,
все же преодолевали,
Только - тс! - чтоб не узнали,
А не то не сдобровать.
Этот белый подоконник
был столом для чашек
с кофе,
Как любили мы – ты помнишь? –
Кофеманить у окна.
Как то раз шальная птица
прилетела, шилохвостка,
И, купившись на улыбки,
В руки нам почти далась.
Был престолом подоконник,
Постаментом, на котором
Книга в сумраке темнела,
Увядал земной закат.
Вы, распахнутые створки
И скрипучий старый ветер,
Раньше всех стихи читали,
Теребили наугад.
Благодарна вам за это.
Благодарна, что жестоко
Те страницы разметали,
Хоть подход и жестковат...
А по утру, а по утру
За окном мы увидали,
Как стихи те увядали
На орешнике окрест.
Но когда ежа видали,
То сильнее выпадали.
Ведь испытывали острый
Обоюдный интерес.
*
Ремонт идет.
Отменная готовность
К побелке высоченных потолков,
К покраске рам, изгнанью пауков –
Слегка запнулась о стены неровность.
Но ничего.
Встряхните барахло,
И рухлядь старую, и ветхое старье,
Сопровождавшее забытое житье.
Что было – было.
Да уже прошло.
Повыползла вся жаль воспоминаний.
Но, с уважением примерным отнесясь,
Ее сложили на чердак сейчас,
Решив переворот устроить славный.
Обои сорваны.
И стены застыдились:
Отталкивают голос, льнущий к ним,
И он теряется, и кажется чужим,
И стены сами будто бы сменились.
Свежает потолок,
и запятые
Побелки устилают бледный пол,
И принимающий участье старый стол,
И лица наши делает смешными.
Обмыловарили пошарпанные стены,
А пол – шершавый веник облизал.
Прямоугольно солнца луч лежал,
В нем суетилась пыль,
намек на тленность...
Внести сюда матрас, и шкаф оставить,
Оставить стол и стул.
Окно раскрыть.
В пустынной белой комнате бы жить,
Ковры долой, кровать, буфет – подавно.
Но нет:
Повесилась со слабым звоном люстра,
Щербато полки скалятся опять,
Буфет втащился, втиснулась кровать.
Не то, чтоб тесно... Но совсем не пусто.
Закончили едва: "Ну наконец-то".
Не раскатился голос, а провис.
По лежбищам устало разбрелись.
Условлено для каждой вещи место...
напечатать всё
