Мой друг Артур Бессонов, если только мне позволено будет называть его другом, скончался нынче вечером, двадцать пятого октября в своей квартире на Огородном проезде, неподалеку от тумбочки с телефоном, диск которого его рука в самый последний момент еще пыталась вращать. Никто не усомнится, что происшествие было несчастным случаем, в результате которого Артур Бессонов погиб - случайно он принял слишком большую дозу снотворного: видно, засыпая, он уже чувствовал неладное, понял, что приближающийся сон несет с собой непроглядный мрак вечной ночи, как выражались романисты середины позапрошлого века.

Удивительно, что никто с тех пор не мог выдумать более полной метафоры, ведь что несет смерть, кроме вечной черноты и пустоты, в которых отныне не будет уже ни единого просвета.

Незадолго до смерти Артур прислал мне эсэмэску на сотовый - она гласила, эта записка, подобие бумажных скомканных записочек, которые непременно нужно было передавать в материальном мире, и которые были всегда сопряжены с волнительным риском разоблачения, это электронное, идущее от одного сотового к другому послание гласило: "Никто не знает, что произойдет завтра. Все мы бренны. - Артур любил банальности. - Поэтому если что, ты можешь смело распоряжаться моим архивом в компьютере на Огородном".

Артур жил в маленькой квартиренке с матерью, инвалидом второй группы. Убежище было насквозь просвечено всеми звуками, которые раздавались в многоэтажном доме на протяжении дня: звонки телефонов, шаги, смех, плач, голоса, скрипы кровати. Когда я бывал у него, у меня создавалось впечатление, что он живет в голом доме, то есть   в прозрачной раковине, причудливо свитой таким образом, чтобы звук, раздавшийся в одном ее конце, непременно пришел в точку схода, которой была квартирка Артура. Тело моллюска, который свил эту раковину, гнило неподалеку. Мне чудился едва витающий запах испарений моря.

У меня был ключ от его конуры. Трудно сказать, зачем он вручил мне его - я уже сказал, что он вел уединенный образ жизни, и не любил посетителей. Возможно, дело было в его чрезвычайной болезненной мнительности. Он всегда носил с собой мыло и долго тер им руки в туалетах после рукопожатий, не мог помочиться в общественной уборной без напряженного аутотренинга и тщательно протирал всю одежду спиртовым раствором после того, как ему случалось поехать куда-нибудь в общественном транспорте. Он панически боялся людей - тех вирусов, которые они носят в своих телах, тех частиц умершей кожи и посеченных волос, которыми они опыляют вас при встречах, капелек пота и слюны, долетающих до ваших губ, когда вы здороваетесь. Но больше того Артур боялся умереть, и что за ним не придут.

Отдав мне ключ, он будто слегка поуспокоился. Это было два года назад, и эти два года я носил короткий металлический отрезок в кожаном футляре с остальными ключами. Ничего примечательного, желтоватый рифленый кусок и блестящее кольцо: им так мало пользовались, что он не успел потускнеть.  

Компьютер Артура представлял собой груду железа, видимо бесполезного - но когда хозяин нажимал на болтающуюся на проводках кнопку, он оживал, хоть и со скрипом и сипом, и гудел, словно двигатель реактивного самолета. Экран подслеповато помаргивал.

Артур любил возиться с буквами, буквы составляли содержание его жизни.

Теперь, когда он мертв, а "железяка" в моем полном распоряжении, отданная мне по завещанию, нотариально заверенному и вступившему в законную силу по решению суда, я так же, как и Артур когда-то, нажимаю заветную кнопку, и в махине зажигается зеленоватым светом мелкая лампочка.

Файлы Артура, которые мне удалось обнаружить (некоторые из них не открылись из-за повреждения диска), хронологически выстраиваются в таком порядке:

а) проект газетной статьи с анализом фобий современного человека, как они проявляются в киноиндустрии;

б) одно стихотворение в четырех различных редакциях, основная мысль первых трех - одиночество, четвертой - одиночество с надеждой на встречу с самим собой;

в) любовная записка к Елене Н., мы учились с ней вместе в школе, и я также некоторое время был влюблен в нее;

г) перепечатанный с пометками в квадратных скобках рассказ Анри Куменеса "Среди рябин";

д) письмо в районную управу с просьбой унять шумных соседей, которые перезваниваются с десятого на первый этаж, используя раскрытый им, Артуром, шифр, с намерением лишить его жизни особым звуком, который не способно воспринять человеческое ухо без того, чтобы не разорвало мозг.

И так далее. Приходится признать, что друг мой был немного безумен. В своем добровольном заточении он подверг себя опасности сойти с ума оттого, что отовсюду круглые сутки слышал лишенные всякого внутреннего единства и логики звуки - естественно, он наделил их тем, чего им и не доставало, системностью, и принял их за целые послания, которые поддаются дешифровке и пониманию. Не удивлюсь, если окажется, что он разговаривал с богом, выстукивая спотыкающийся ритм по батарее.

  К несчастью, сколько я ни копался, я не нашел того единственного файла, которого искал. Кажется, Артур не оставил в свих записях ни намека на тот труд, о котором раза два обмолвился мне - он задумал свести в одну таблицу все оттенки чувств человека, классифицируя их по тому же принципу, какого держится таблица Менделеева: для каждого чувства свое место, в соответствии с валентностью и еще с десятком характеристик, по которым мы безошибочно различаем ненависть и любовь. В отчаянии Артур делился со мной теми трудностями, которые вызывала у него эта работа: он жаловался, что любовь ускользает от него и часто слишком похожа на зависть, на жалость, и что ему никак не удается определить, по каким критериям отделить тоску от печали, где грань между счастьем, радостью и блаженством и как надежно и прочно их различить. Я говорил ему, что химические элементы ничуть не более постоянны, чем чувства, если смотреть на них с надмирных позиций, и что вольфрам и молибден точно так же состоят в конечном счете из атомов, как и сера, и водород.

Уже тогда я понимал, что Артуру вряд ли удастся его затея, едва ли даже когда-либо он сможет выжать из нее что-нибудь хотя бы остроумное - не может не переживший счастья, взаимной любви, блаженства, классифицировать их, на это не способен человек, которому ведома лишь темная половина спектра.

Но Артур поклялся расщепить чувства, чтобы найти то неделимое в них, что поддается простому анализу и может быть принято за стойкую единицу.

Теперь мы знаем, что ему это не удалось. Да и странно было бы, если бы эта фантазия вдруг возымела бы право на существование в реальности.

Но если бы это было так... Тогда и эликсир любви, и пилюли ненависти, и вещество радости, и плоть печали стали бы нам известны.   

→ следующая страница

напечатать всё

дизайн сайта:

© 2005