Нет, эта станция метро - Тверская - явно проклятая. Ты забиваешь здесь стрелку - назначаешь встречу - стоишь, как идиотка, ждешь, а он все не идет и не идет.

Маша, приклеившись ко мраморному своду, высматривает невежливого, мурлыкает под нос. Если нет настроения, надо мурлыкать, не то и не появится.

Бесконечный конвейер. Ленты экскалатора во все стороны - вниз, на еще большую глубину, и наверх, на вольный воздух, где крутятся снежинки, оседая на ресницах и плавя тушь.

Навстречу, мимо - лица, лица...

Родная чертова столица!

- Слышь, красавица! Дай два рубля на опохмелиться. - Подкидывает рифму усталый пассажир. - Честно, зашиваюсь...

Набежавшая волна шума смыла последние слова. Взгляд, полный угрюмой безнадеги: «Не даст, но что ж делать-то...» Маша сунула наугад руку в карман, протянула страждущему несколько монет. Много - пятерка и две по рублю, но не спохватишься же, да и бог с ним.

- Не подскажете, как пройти на Охотный ряд?..

- Перехода нет, надо на поезд и...

Еще минута, и еще минута, и еще пять минут. Да что он, уснул? Так ведь вечер - седьмой час.

- Заждались, Марья Палл-на?

- Сколько раз говорить, не называй меня по отчеству!.. Что припозднился?

- Вещи на флету раскиданы, собирался долго...

Леха представляет собой занятное зрелище. Высок, долговяз, с длинными волосами и острой бородкой на узком лице - сплошная вертикаль. Обряжен в вязаный свитер с кенгуриным карманом и островерхим капюшоном, поверх - кожаное пальто до пят.

- Как тебе Москва?

- Да как сказать... Все города коренному ялтинцу кажутся непростительно плоскими. Ни спусков, ни...

- Запусков.

- Глаза разбегаются: огни, рекламы... Это перебор, так нельзя. Ух-ты, ледовые скульптуры!

Памятник Пушкина окружили нагромождения льда, подтаявшего от посленовогодней оттепели. Таблица гласит: «Международный фестиваль «Вьюговей».» Особенно хороша и нелепа бутылка шампанского, как бы погруженная в ведерко с колотым льдом.

- Скоро растает...- Вздыхает Маша.

- В каком-то смысле ледовая скульптура не более долговечна, чем бронзовая.

Леха заинтересован и насторожен. По пути отстает - утыкается в мемориальные доски, названия улиц и прочие малозначительные детали, кои москвичи по чрезмерной занятости своей промахивают не глядя.

- Почему в метро никто не разговаривает?

- То есть?

- Ну, не разговаривают. Ты заметила?..

Маша всплескивает руками.

По асфальту легко перекатываются белые шарики.

- Снег?

- Пенопласт.

- Серьезно?

- Сам погляди.

- А зачем пенопласт?

Маша пожимает плечами. Он думает, она знает причины всего, что творится в этом дурдоме?

Муляж деда Мороза перед стеклянной дверью ресторана склонился к самому обледенелому асфальту - еще немного, грохнется. Леха вылупляется на него и начинает хохотать. Маша озадаченно взирает на них обоих:

- Ты чего?

- Так... А где Арбат?

- Идем.

- Неужели можно пешком дойти? Такой большой город...

- В центре до всего рукой подать. Москва - маленький город. Это спальные районы вокруг нее огромны.

- Спальные?

- Ну, так называются. Туда люди только спать приезжают.

- Чудно...

Полог электрических гирлянд над мраморно-монументальным наваждением Церетелли. Бронзовый лошадиный фонтан перед зданием Манежа.

- А, я знаю! - Восхищается Леха. - Эти лошади раньше на крыше стояли, да?

Маша не сразу догадывается, что речь о Большом...

Арбат. Фонари. Витрины.

Вдоль ходить, поперек, и испытывать скуку,

И пейзаж наблюдать, и смотреть друг на друга...

Леха - музыкант-штукатур. Музыкант по призванию, штукатур по специальности.

- Арбат, Арбат! - восклицает он.

Там, в Ялте, у осенних гор и моря, Леха был несколько другой. Романтический приморский бард. Трали-вали, кошки драли. Впрочем, там Маша тоже была другая.

Наверное, у моряка такое же состояние, когда он несколько недель не видит ничего, кроме волн за кормой. Одна синяя бездна - справа по борту, слева, прямо по курсу, под килем... Не зря поговорка: люди делятся на живых, мертвых, и тех, кто уходит в море. В море тоска по земле, на земле - по морю... И у нее, Маши, примерно то же: уедешь - хочется в Москву, приезжаешь - укачивает.

Экзотические морские животные. Выплыли на поверхность глубоководные художники. Скаты иллюминируют. Молодежь резвится, толкается - как обитатели дельфинария. Пивные брызги...

У стены Цоя сидят двое ребят, хлещут джин.

- Может, тоже написать че-нить?

- Зачем?

- А че... После нас останется.

- Вот после него осталось, - кивает Маша на стену.

- Стена? - пожимает плечами один из джинов.

- Песни, - хмыкает другой.

- Я - Павел. - представляется первый. - Легко отличить - вишь, джинсы рваные. А у которого целые - Сержант.

- Стена - это, можно сказать, философская категория. - делится Леха. - Сартр.

Маша злится: друг ученость свою кажет. Урод.

- Чего? - не допирает рваный.

- Нам не понять. - ухмыляется Серж.

Арбат - место, где можно все. Идти, бежать, лежать, стоять на ушах. Арбат захватывает, затягивает. Какое бы настроение у тебя до этого ни было, невольно рано-поздно поддаешься арбатскому. И уже общаешься со всеми без комплексов.

- У тебя волосы розовые. - пристает Маша к следующему незнакомцу

- Ну и что? - демонстрирует тот независимость.

- Клево!

- А! - радуется розоволосый. - Жаль, не все соглашаются.

- Вот-вот. - поддерживает Маша. - У меня на это, например, смелости не хватит.

- Почему?

- Ну, почему! Как же... А хотя, почему, действительно?..

- Через полсотни лет у всех будут розовые волосы.

- А от них подушка не пачкается? – и тут невпопад спрашивает Евлампий.

На Новом Арбате тоже весело и жутковато. Новый Арбат - московский Бродвей. Леху, этого тупорылого провинциала, ослепляет.

- Почему у ресторана «Ангара» вывеска - картинка из немецкой жизни?

И правда, изображена фрау в передничке, подносящая достопочтенным бургерам пузатые кружки белопенного напитка.

В переходе дятел долбит по гитаре:

Мы живем для того, чтобы завтра сдохнуть!..

- Акустика здесь неплохая, - замечает Леха. - Слышь, браток, а дай-ка гитару!

Дятел дает.

- Много зашибаешь? - Спрашивает Леха.

- День на день не приходится. На жизнь хватает. Я за квартиру не плачу - живу у знакомых.

- Сам-то откуда?

- Из Владика. Приехал поступать летом, но...

- Работаешь?

- Да вот она, моя работа.

Вольная воля! Стоит себе человек, ничем не озабочен, никому не обязан. Занимается тем, чем считает нужным. Свободный поэт. Только вот подметки сапог на ладан дышат.

Коробяще грубый, залихватский рок-н-ролл потрясает стены. Леха рубит что-то свое, дикое. Рад, что кафельные стены множат эхо.

Эх, сколько невостребованной энергии - атомы щепить... Планеты распылять, вселенную под откос! Нет ли заказов на у ничто жение галактик? А можно и на создание...

→ следующая страница

напечатать всё

дизайн сайта:

© 2005