- Меня поднимали на борт, как груз. За ремень - и вверх. По трапу я был уже не в состоянии, - смеялся огромный седовласый старик с якорем на волосатой руке, когда я ввалился в купе.

- Разрешите, помогу, - он хотел было взять у меня из рук чемодан, но я и сам легко закинул его на полку.

Еще с нами ехала молодая женщина - из Украины в Новосибирск, к мужу, и девчонка из Литвы, туда же, учиться.

- Я рассказываю, - поясняет Александр Иваныч, - о происшествии в Порт Артуре. Представьте. Шумные яркие улицы, отовсюду аппетитные запахи, в целом, экзотика. Три матроса в увольнении. Я плачу за всех - три стакана пойла, острая закуска в местной харчевне. «Я не пью», - отказывается тут мой приятель и жестом так показывает, мол, не надо. «Я тоже», - говорит второй. Оболтусы! Я прошу хозяина убрать чертовы два стакана и вернуть деньги. Он - ни в какую. Понимать не хочет. Пить, мол, не будем? Стаканы берет, уносит. А денег не возвращает, бестия. У меня душа ноет, что прикажешь делать? «Тащи, - говорю, - обратно». И - все три - на лоб. И в рубке - спать. Будят: тебя старпом. «Просплюсь, - говорю, - сам приду». Глотнул воды с рефреджиратора - опять повело, но делать нечего, надо к старпому явиться. «Ах ты ж, - кричит, - так тебя р-растак!» Ну, конечно, дал ему душу излить. Потому как с людьми бесполезно, если у них на душе накипело. Еле утихомирился. «Теперь послушайте меня, - прошу, - не как старпом матроса, а как человек человека, как коммунист коммуниста». Так, мол, и так... Объяснил ему. Простил, да. А вы что думали?..

Все заулыбались, и пассажиры как-то почувствовали себя на все предстоящие несколько суток одной командой.

Александр Иваныч продолжал:

- Служил я как-то во Владикавказе. Когда Сталин умер, была объявлена амнистия. Город наводнили уголовники. Положим, парень с девушкой гуляют в парке. Непременно к ним подвалит уголовник. Матрос не дурак, спуску не даст. Ну, и завязывается свара. Всеобщая. МВД чихвостит правых и виноватых. Матросы скидываются на билет в Москву, и - прямиком к Брежневу. Аудиенции просят. Что вы думаете? Тот дает указания. Полагаете, сегодняшняя самая мелкая шишка примет вас так запросто?..

Разумеется, не успели мы отъехать, как появился аппетит.

- Валентина, спускайтесь есть...

- Нет, - отвечает девушка с верхней полки.

Она читает детектив, лежа на боку в странной, заведомо неудобной позе.

- Я вот свою дочку никогда не заставляю есть, - Лида нарезает дарницкий хлеб, - свекровь ругается. Ты, типа, ее ничем не кормишь. А она самостоятельная, хоть и три годика. Вхожу в комнату, она черпаком... как черпак по-русски?

- Половник.

- Вот-вот. Она этим аполоником сама супу зачерпнула холодного и ест.

Лида достает сало, вареные яйца, белые и коричневые; зеленый лук, соль в спичечном коробке, испеченную в мундирах картошку.

- Скажи, ты в какой школе учишься? - Лида взглядывает наверх.

- Я уже закончила, - раздается полный законной гордости голос. - Училась в литовской, а закончила польскую.

- Почему?

- А в нашей стали на польском преподавать.

- Почему на польском, когда Литва?

- Ну, а раньше на русском...

- Да... - Александр Иваныч разворачивает газету, где стройными рядами уложены бутерброды; откручивает голову термосу, распаковывает большие сочащиеся помидоры и вареную курицу.

Я достал свой скромный харч - магазинное печенье, бутылка колы, запаянные в целлофан уже нарезанные кусочки сыра, паштет, батон...

- Вы заметили, они крутят твисты англоязычные по всем радиостанциям? - Александр Иваныч указал подбородком на радиоточку в купе.

- Чего поют-то? - настороженно спросила Лида.

- У моей девочки голубые глазки, - прислушался я, - она меня любит...

- Ой, правда, что ли? Ха! Это не песня.

- А что?

- Чириканье, - приговорила она.

Я пожал плечами. Не нравится им, видите ли, блюз! Ни фига не разбираются, а туда же...

- За окном голубые ставеньки на почерневших избах, - грустно заметил Александр Иваныч, - нивы, грунтовые дороги... А они - англоязычный твист...

- Блюз, - не выдержал, поправил я.

Я вышел покурить.

Россия шла верстами, погостами, деревнями. Колокольнями окрест, лесом, стариками на завалинках, ребятней на косах рек... Я тихонько насвистывал тот мотив...

Когда я заявился обратно, Александр Иваныч снова травил свои байки:

- Работала у нас одна девушка. - Заговорщически донес он и причмокнул. - Материлась - страстно. Поразительно материлась. Миловидная внешность ее никак не вязалась с тем, как она ругалась. Поэма! Одному пареньку она нравилась. Как покорить сердце красавицы? И так ее обхаживал, и сяк. Сам по части мата - ни в зуб ногой. Услыхал я раз, как он учится. Идет, бормочет что-то. Знаете, как у петушка голос прорезается? Неуверенно. Вот у него такие же матерки - наговаривает, наговаривает, и - срыв, забыл конструкцию, напрочь. «Давай, - я ему предлагаю, - выучу». А она - мы не видали - за сараем стояла. Слышу - душат кого-то, или кто плачет. Хвать-похвать, она, смехом давится, исходит вся. «Чем парней школить, - строго я ей, - брось это дело, ругаться». Она косичками - фьють, как плетьми, презрительно так, развернулась и каблучками застучала по доскам. Не было тротуаров. Я догоняю: «Серьезно предупреждаю». Она: «А ты кто таков указывать?» Гляжу, ребята, на нее - смотрит прямо, в лицо смеется. Запала она мне в душу. Так и познакомился со своей женой...

- Так Вы к ней едете?

- К сыну, внучатам. Ее-то два года как схоронил. Умирала медленно, а не жаловалась. Такая была, с характером...

- А я приеду к мужу, - побледнела Лида. - А он меня и не узнает.

- Ась? Чего?

- Ведь месяц не видились...

- Узнает!

- Не узнает, - слабо сопротивляется она.

- Да он и имя-то твое забыл, - встревает проводник, - чаю хотите?

- Как забыл? - Пугется она.

- Хотим, - спускается Валя.

- Поехали с нами, дальше, - веселится проводник, подмигивает Лиде.

- А что там?

- Интереснее, - он ставит ударение на предпоследний слог, - Медмеди бегают...

Смеются.

- Америкец ехал, знаете как? Ел хлеб, пил сок сто процентов. На каждой станции вылазил - видеокамеры, фото. Где олени, где медмеди?

- Говорят, немцы, - оборачивается Александр Иваныч, - очень скупые. Насчет расходов.

- Немцы любят порядок, - делится проводник. - Вот так они не сидят: как проснутся - постель тотчас соберут. Много чего нам не понять... Ребята, говорят, мы много пьем. Ничего подобного. Это они много пьют. Мы же как - водку самую дешевую, правильно? А они - самую дорогую. И только успевай стаканы выносить. Из них многие не понимают, где находятся. Кошельки оставляют на столиках, - цокает языком, - их сначала по голове бахнуть, потом: "Раша здесь", - сказать. Тогда только опомнятся.

- А чаю можно? - Робко напомнила Валя.

- Эх, забыл-заболтался! Все вы, милые дамы...

→ следующая страница

напечатать всё

дизайн сайта:

© 2005