В записке, торчавшей в двери, значилось только: "Девочки, подождите, я скоро. Таня".

Эля покопалась в рюкзаке, достала ручку и молча принялась что-то дописывать на этом обрывке.

- Глупо оставлять записку у наружной двери. - Я опустилась на корточки. Куртка, зараза, как из бронзы. - Что ты там карябаешь?

- Ждем. Эля и Маша.

- Ну-ну...

На площадке помаргивала люминисцентная лампа. У входа на лестничную клетку, на батарее, стояла консервная банка, приспособленная под пепельницу. Лифт уснул этажом ниже.

- Где она? Снежану, что ли, забирает? - Поразмыслила вслух Эля.

- Откуда?

- От бабушки. Таня ведь работает.

- А бабушка не работает?

- На пенсии. Старенькая она.

- Почему старенькая, пожилая.

- Нет, старенькая.

Помолчали.

- Чего ты такая зеленая-то была на лекции? - припомнила я.

- Заметно, да? Сердце.

- Какого же черта ты куришь?

Эля смущенно пожала плечами. Дура какая-то, честное слово!

- А сережка тебе в носу зачем? - спросила я.

- Память из Америки. Это же был шок. Тогда у нас никто ничего подобного не знал.

- Новаторство, понимаю. Родители-то как, не убили?

- Хотели. Спросили, что это сережка изображает. Я проговорилась, мол, сперматозоид, - залилась Эля. - Так мать чуть не в обмороке. Нет, говорю, шучу, змейка. Еле успокоила...

- Что смешного?

- Ах, боже мой, да ничего...

Лифт заворочался.

- Едет?

Прислушались. Нет, выше...

Елки-палки, вот влипла-то. Что я тут делаю, спрашивается? «Подождите, я скоро». Ну, ждем, что уж теперь. Примерно так иногда бывает в ночном кошмаре. Рвешься через бескрайнее поле. Снег - по колено. Зарываешься, падаешь, кричишь в темноту сорванным голосом. Никто не слышит... Надо успеть, во что бы то ни стало надо успеть. Куда? Этого во сне не помнишь. Когда бессмысленно теряешь время, именно такое вот ощущеньице.

Я не испытываю потребности тратить время. Напротив, мне, как большинству детей этого века, его паталогически не хватает. И всякая необходимость ожидать выводит меня из терпения.

Время ожидания не стоит вычеркивать из действительности - вот что могут сказать себе люди с трезвым разумением. Но не я. Даже если втайне я здорово подозреваю, что весь этот несчастный час провалялась бы у телика, как полноправная к нему приставка.

В моей сумке свернулась клубком связка сосисок. В Элином рюкзаке - пачка засушенных макарон и нарезной батон. У Тани дома нечего есть. Зато в буфете наверняка имеется заначка - бутылка водки. Юная мать-одиночка любит время от времени приложиться. Нет, собственно, история ее не столь драматична, как можно подумать.

- На что он мне сдался? - недоумевала Таня в ответ на мое недоумение. - У нас же с ним исключительно по пьяни. Дружеские отношения и так сохранились, а делать вид ради дочки - глупо. Ну, на восьмое марта подарит орхидею в коробочке, и спасибо.

- Танечка, родная, какая орхидея в коробочке? У тебя в буфете тараканы от голода вымирают, какая орхидея? Он что, не знает, как ты живешь?

- Почему не знает? - В свою очередь удивлялась она. - Как же не знает, если живет в соседнем подъезде? Ты бы видела, - прибавляла она мечтательно, - какой он душка был пару лет назад! У него два ирокеза на лысой голове торчало - параллельно. На военкафедре просили постричься, он сбрил для начала один. К нему снова, как ты понимаешь, пристали. Ну, и ходил лысым. Так наш скоротечный роман пришел в упадок. Не нравился он мне лысым, понимаешь, ну ничуть. А какой был мальчик!..

Ее не волнует, что Снежана («Клевое имя, да? Не то что у всех у нас - Маш-Даш-Ир-Оль!») в три года произносит едва ли тридцать слов и еще не знает, в какой руке держать карандаш.

- Ты же видишь, ребенок растет самостоятельным! - Пожимала она плечами. - А карандаш пусть себе держит в обеих руках. Это развивает полушария мозга. И если в результате производственной травмы она потеряет одну руку, подастся в писатели без лишних хлопот и истерик...

От подобного остроумия мой незапломбированый зуб начинал тихо ныть. А Таня хихикала.

За подобными размышлениями незаметно прошло минут сорок. Наконец двери лифта разверзлись, и перед нами предстала Таня со Снежаной за ручку.

- Девочки! Простите, что опоздала. Снежка, поздоровайся с тетями.

Господи, как странно, что уже есть кто-то, могущий называть тебя тетей.

- Пливет! - бодро кивнула Снежана и протопала к двери.

- Пока с этим ненаглядным ребятенком управишься - семь потов сойдет, - пожаловалась мамаша. - Ручки мы не хотим просовывать в рукава, да?

Снежана ответила ей взрослым взглядом молчаливого достоинства.

- Ладно, ты, малявка! - мамаша завозилась с замком, и мне показалось, что она младше своей дочери.

Мы расположились пить чай на кухне, где, как мне кажется, я уже сто раз бывала. Просто рисунок на линолеуме изучен еще на собственной кухне, а унылый ряд однообразных шкафчиков на стенках наводит на мысли о всех других таких же... Зато, стоит только убраться отсюда, мало-мальские детали испарятся из памяти.

- Все смешалось... - проговорила хозяйка, с сомнением заглядывая в кастрюлю, где забулькало макаронное варево, для разнообразия приправленное какими-то пищевыми останками из пустынного холодильника.

- В доме Облонских, - дополнила Эля.

Ох уж эта мне Эля! Ее угораздило в свое время закончить лицей. Странно высокомерие образованной девушки, знающей латынь, пару-тройку живых языков, осведомленной и в литературе, и в истории искусств... И оно все больше действует мне на нервы. Дурацкое обыкновение договаривать всем известные цитаты, будто знание классики - лишь ее привилегия...

- Представляете, а ради меня сегодня парень стекло разбил! - Округлила глаза Эля.

- Как же это вышло? - Заинтересовалась Таня.

- Ну, вот так, - Эля с невинным видом возвела глаза к потолку, давая нам время оценить ее сообщение. - Мы пили водку в аудитории на восьмом, и молодой человек... Так вышло, правда, он был уже достаточно пьян... Но как я испугалась! Осколки, рука в крови...

Я отвернулась, чтобы скрыть нецензурное выражение лица.

Знаю я эти попойки. Набивается после занятий черте сколько несмысленного люда, задымляет комнатушку, глушит водку из пластмассовых стаканчиков... А вот парнишка, видно, решил проверить помещение таким способом. Всегда пользительно выставить себя этаким бешеным в глазах хорошенькой девчушки! А девчушка и радешенька: ах, какой герой, ах, какой... И если даже он до этого казался ей урод-уродом, теперь можно не сомневаться, тщеславие сделает свое дело. Еще бы, разве за-ради каждой ее подруги кто-нибудь, хоть и урод, бьет голой рукой стекло? «Я ломал стекло, как шоколад, в руке...» Расходившийся ублюдок кокнул окно в университетской аудитории…

Или чего это я так расходилась? Может, завидую?

- И ты пила водку? - С наигранным ужасом спросила Таня.

Эля кивнула. В больших зеленых глазах - трогательное такое смирение.

- Так, может, и еще дерябнуть? - Танюша достает из пустого шкафа предсказанную заначку.

- А что ж! - Хорохорится Эля, но что-то малость побледнела.

- Снежка, пошла! - Шутливо отгоняет Таня дочь полотенцем. - Поди, поиграй. Тети тут побеседуют.

Снежана, до сих пор все так же молчаливо взирающая на происходящее, шутки не принимает. Вернее, она будто даже и не слышит ее. Она уходит по темному коридору в комнату, уводя за собой большого изрядно потрепанного слоненка за ухо. Острая лопатка дернулась на худой спине...

- Знаете, Снежка тут в Бога уверовала, - делится Таня, занюхав глоток хлебцем. - Гляжу, как-то крестится перед иконой, и говорит, значит, мол, боженька, спаси мамочку...

Она расхохоталась.

- Самое главное, я ее этому не учила, поверьте, девки! Вишь, мистик нашелся... Моя Снежана - будущий Соловьев, не иначе...

Снежана выходит из-за двери, прижимая к себе своего розового слоника. Она словно защищается им. Из-за него выглядывает на кухню - смотрит так долго, долго... На мать. На двоих ее подружек, пьянеющих «теть»...

→ следующая страница

напечатать всё

дизайн сайта:

© 2005