проза
стихи
графика
Статьи
другое
    Василина Орлова     
 


ИМЕНА В КНИГЕ ЖИЗНИ:
«ПРАВОСЛАВНАЯ» ЛИТЕРАТУРА


стр. 2

 

  почта
  форум
  ссылки

 

 

1
2
3

Усомнился тут свидетель такой молитвы: «Ну, - думаю, - нет: слава богу, это не Памва прозорливый анахорит, а это просто какой-то умоповрежденный старец». Вот так «здоровое», «обыденное» сознание воспринимает слова и действия, сказанные и произведенные людьми принципиально другого состояния сознания.

Но постепенно герою открывается мудрость Памвы: «Он и демонов-то всех своим смирением из ада разгонит или к богу обратит!». И если, продолжает рассуждать рассказчик, есть в церкви, в той, единой, по отношению к которой староверы – на особицу, если есть в ней хотя бы два таких человека, то они ад сокрушат.

Конечно, литература остается литературой. Но потому мы и читаем, и перечитываем эти книги, что они содержат образ действительности, подчас парадоксальным образом едва ли не более точный, чем тот, который мы наблюдаем в обыденности.

__________________________

Прим. Все сноски даны по изданию: Н.С. Лесков «Очарованный странник», Москва, «Художественная литература», 1981 год. Книга вышла в знаменитой серии «Классики и современники». Вы, наверное, помните такие, а то и найдутся дома на полке: мягкий переплет, тоненькая бумага, странички рассыпаются – зато тираж 600 000 экземпляров, примечания и вступительное слово. Год издания объясняет, почему слово «бог» здесь пишется с маленькой буквы. К сожалению, остается только надежда, прытко стремящаяся к нулю, что в условиях свободного рынка, в эпоху всевозможных свобод, будет предпринято столь же масштабное издание классиков и современников, будь то с исправленным или хоть с прежним правописанием. Лесков, надо заметить, еще сравнительно в неплохом положении, так как его, по крайней мере, переиздают. Но что это за переиздания? Где примечания? Почему столько опечаток?

Вальтасаровы письмена

Книга Олеси Николаевой «Мене, текел, фарес» – уже не новинка. Изданная в 2003 году издательством «Эксмо» почему-то без странички содержания, она была и замечена, и прочитана. И даже составила предмет некоторой распри, поскольку вся посвящена нашему современному духовенству, людям, которым, как сказано в анотации, писатели уделяют довольно малое внимание. И, как и всякая книга, в той или иной мере основанная на реальных событиях и вообще укорененная в реальности, она вызвала целую бурю гаданий, кто есть кто, и кто кому сослужил прототипом. Подобные дознания – занятие неблагодарное: как бы то ни было, художественное произведение всегда так претворяет, пересотворяет действительность, что нелепо искать в нем свидетельские показания. Дух дышит, где хочет, и автор распоряжается, как хочет – что считает нужным, берет у жизни, где полагает удобным – домысливает, дописывает. И не всегда это дело сознательного решения автора, еще Николай Рубцов заметил – «О чем писать, на то не наша воля».

Книгу составляют вещи: повесть «Инвалид детства», роман «Мене, текел, фарес», и три рассказа, объединенные в раздел, почему-то по-английски, « Non - fistion » – непридуманное, стало быть.

Олеся Николаева известна как поэт. Но проза ее – это не «проза поэта», весьма специфическое явление, от которого во время оно дистанцировался, например, Василий Субботин в «Романе от первого лица» – книге, состоящей из миниатюр. Это проза прозаика, впрочем, стихи ее оттого не перестают быть стихами поэта. Такое вот редкое равновесное сочетание.

Ключевое произведение книги – конечно, роман «Мене, текел, фарес». Название одной радиожурналистке показалось считалочкой. Во время пира библейского царя Вальтасара возникла рука, которая вывела таинственные письмена. Никто не мог уразуметь их смысл, Пророк Даниил истолковал знаки – они говорили о скором конце Вавилонского царства. Ничего особенного «предвещательного», оправдывающего столь грозную заявку, в романе нет. Повествование исполнено самого человеколюбивого юмора, монахи и иерархи, многие из которых дороги сердцу автора, предстают, как обычные люди, со своими страстями и бедами, да и как иначе – они ведь те же, что и другие, и, хоть Господня печать отмечает их, другие силы осложняют их жизнь такими искушениями, о которых светский человек и не подозревает. «Человеческое, слишком человеческое» видит в героях и сам автор, который сокрушается в том духе, что читатель может подумать, совсем по Тургеневу: «Если сливки таковы, каково же молоко?» Но в этом видении – и залог честности.

Безусловно, такого отстраненного взгляда, каким обладал Лесков, Олесе Николаевой, которую неизбежно сравнивают и будут сравнивать с классиком, не удалось добиться при описании героев. Лесков ведь тоже с любовью, да с какой любовью, относится равно и к отцу Туберозову, и к учителю Варнавке Препотенскому, выварившему утопленника с целью получить кости для «изучения человека» (в «Соборянах») – однако самого повествователя в ткани текста там почти нет, хотя иногда он напрямую обращается к читателю: прокрадемся, мол, к Туберозову, да наденем легчайшие сандалии и шапку-невидимку, чтобы не смущать батюшку. В романе «Мене, текел, фарес» повествователя много, очень много. Ни на минуту не удается забыть, что окружающее мы видим глазами героини, от лица которой излагаются события и следуют описания. В этом различие творческих методов, конечно – кому что ближе, но все-таки шапка-невидимка входит в непременное обмундирование писателя, который ведет за собой читателя. Все равно ведь, на что ни падает взгляд автора, видится сначала ему, а потом уж читателю. В традиции отечественной литературы, начиная от Чехова и продолжая Шукшиным, повествователь – лицо не слишком значительное, его словно бы и нет. Конечно, есть и другое направление, другой способ, но частенько все равно фигура «лирического героя» застит непосредственно происходящие события, мешает отдаться им целиком, вовлечься в них, погрузиться вполне.

Другой предмет разговора – язык. Конечно, достичь подлинной густоты не так просто, в особенности сейчас и в столице, когда люди сплошь изъясняются обезличенным, обезжиренным, выхолощенным языком, каким говорят и с экрана телевизора, и по радио, и в быту. Возможно, причины лексической, синтаксической, и наконец, как следствие, семантической плоскости языковых средств выражения в произведениях современной литературы именно в общей омертвелости языковой среды. В этом смысле Олеся Николаева, как человек, заметно обращенный к принципиально другой языковой вселенной, к вселенной смыслов священных книг, церковного богослужения, классической литературы – во многом возвышается над общим уровнем быта современной прозы, не теряя при этом живости и непосредственности изложения, вполне в духе настоящего времени, но опять-таки – «не досягает» Лескова. Лишь редкие фрагменты видятся вполне плотной, густой, тугой прозой, но и они как будто просят большего разнообразия, большей яркости. Это мое читательское впечатление.

Но что вполне удается Олесе Николаевой – так это характеры героев. Все они, друг от друга отличные, со своими порой вздорными, порой смешными, порой трогательными обвычками и чертами, встают перед нами и проходят, как галерея портретов, и надолго запоминаются – и дьякон Дионисий, и сам отец Ерм, изограф, и Петр Лаврищев, и все другие-остальные, менее значительные, но не менее рельефные.

Мне вот было жалко, что страничка перевернулась – и роман закончился. Я готова была читать его еще и дальше, и, может быть, там было, куда дальше писать. Немного смущает заключительная сцена, когда героиня вывозит отца Ерма «в поля» и он выскакивает из машины и направляется пешком обратно в скит, а из магнитолы льется Моцарт – ну что это? Зачем такие романические аккорды? А впрочем, не знаю. Олесе Николаевой, как мне кажется, читатель готов все простить и все принять, всему поверить за ее неподражаемую непосредственность, живость, какую-то сугубую подлинность и изящество, от которого веет мало того, что настоящим, так еще и высоким. И самоиронии ей, кстати сказать, хватает – чего ну никак нельзя сказать о многих и многих авторах.

Прочие вещи книги, каждая из которых, конечно, обладает целым рядом своих неоспоримых достоинств, смотрятся не более чем обрамлением к роману, хотя, вполне возможно, другому писателю они составили бы отдельный самодовлеющий капитал.

 

→ следущая страница

 

© Василина Орлова
оформление   © Семён Расторгуев

Православие.ру, 16.02.2005, 02.03.2005
адрес статьи: http://city-2.narod.ru/vs/p26.html


 
 
 

logo
Василина Орлова

 

дизайн сайта:
радизайн


© 2005



→ следущая статья  

   
   
Hosted by uCoz