Наш ответ Толкиену

  Самое грустное в современной литературной ситуации, пожалуй – что нет авторов и, как следствие, книг, предназначенных для детей. Никаких почти нет. Ни «православных», ни «неправославных». Нет, конечно, попытки предпринимаются. Вот Николай Блохин, прямо так себя и позиционирует – «православный писатель». Он даже за православную веру, как сказано в биографии, пострадал – первую книгу «Бабушкины стекла», как раз для детей, написал в Лефортово. Безмерно жаль, но страдания за веру никак не соотносятся с мерой отпущенного автору литературного дара. Одно название чего стоит. Что за «бабушкины стекла»? Окна? Очки? Оказывается, и впрямь – очки, и еще зеркало. После смерти бабушки стали показывать подлинный облик обезображенных грехом людей. И, как бабушка была праведницей, так и внучка Катя – этакая новая святая, родителям своим не послушествует, а напротив, обличает их во всяческих грехах, много резонирует и в утомительных диалогах разъясняет некоторые вопросы веры, которыми, как предполагается, таким образом дети будут заинтересованы. Дети – самая благодатная, и самая беззащитная аудитория. Однако при этом еще – взыскательная, требовательная к писателю. И если ребенку попадется несколько книг подряд, таких, как повесть Блохина, которая дышит чистотой намерений и вопит об отсутствии таланта, вряд ли он сохранит и дальше доверие к книге, как к таковой. Николай Блохин пишет и для взрослых (например, книга «Глубь-трясина» – опять все видно по одному названию), ну да взрослых не жалко, пусть пишет человек, если хочет.

Анна Гальперина подробно разобрала данный и другие образчики того же жанра в статье «О православных ежиках и детской литературе», опубликованной в интернет-издании Сретенского монастыря Православие.RU ( http://www.pravoslavie.ru/cgi-bin/jurnal.cgi?item=1r600r041022110347 ). Анна Гальперина отмечает абсурд сложившейся ситуации: « Особым атрибутом православной книжки становится Таинство Причастия.   Оно должно либо упоминаться в книге, либо присутствовать в ней, то есть, главный герой должен обязательно причаститься. Приходилось даже слышать мнение о том, что мол, православной литературой может считаться   только та, в которой герои причащаются. Таким образом, из числа православных, а следовательно, достойных внимания, авторов автоматически выпадают Достоевский,   Чехов, Пушкин, Толстой, Лесков, Гаршин, Лермонтов, Островский, Шукшин, Распутин, Бондарев, В. Быков и другие. Ведь их герои живут без Причастия! И уже не волнует таких читателей, что   герои этих произведений всю жизнь свою решают проблему добра и зла, соотносят свое бытие именно с высшими христианскими образцами добродетели, страдают, переживают, рождаются в вере, в поступке, в подвиге».

С одной стороны, стремление всячески согласить собственные писания с принципами вероучения играет с «православными» писателями злую шутку, с другой – силен соблазн противоположного рода: фентезийный, сказочный. Юлия Вознесенская написала целый ряд книг: «Мои посмертные приключения», «Путь Кассандры, или Приключения с макаронами», «Паломничество Ланселота» – все изданы, в твердом переплете, держатся в хорошем рейтинге электронного книжного магазина «Озон». Сразу скажу: я только первую вполне осилила. Повествование не лишено известной занимательности. Героиня после нечаянной смерти скитается по мирам, предводительствуемая зримым (до полпути) ангелом-хранителем. Совершенно дантовский сюжет, на чем, разумеется, сходство с Данте и заканчивается. Особенно комичен образ сатаны, который, конечно же, сперва очень красив, но не какой-нибудь там красотой, а прямым текстом «театральной» или даже «опереточной», насколько мне помнится. В целом, Юлия Вознесенская владеет принципами построения сюжета, и, кстати, книгу свою писала по особому благословению. Но – язык. О языке нечего и говорить. «...Впереди осталось последнее мытарство – немилосердия. Я решила про себя, что мы его проскочим, но вслух ничего не сказала. И правильно сделала. Никогда я не прошла мимо нищего, не подав ему хотя бы монетки, друзьям всегда была готова помочь в беде, любую вещь легко отдавала, если в ней кто-то нуждался...» Прямо газета, а не книга. В жанре туристического проспекта описывается чудесный город, который на самом деле оказывается свалкой, в духе психологических популярных брошюрок – отношения между людьми. Главная душевная коллизия надумана – муж героини врал ей, что изменяет, а на самом деле у него был ребенок, в то время, как она была бездетной. Насколько это менее глубоко, если снова обратиться к Лескову, как подлинному, чистому звуку, по которому сверяешь ощущения от самодеятельной музыки. У Лескова в тех же «Соборянах» жена протопопа Туберозова, Наталья Николаевна, бездетная, хочет дознаться, не был ли муж «когда-нибудь, прежде чем нашел меня, против целомудренной заповеди грешен», чем больше он ее уверяет, что не был грешен, тем печальнее она становится, и так его умоляет: «Вспомни, голубь мой: может быть, где-нибудь есть тот голубенок, и если есть, пойдем и возьмем его!»

«Мало что она его хочет отыскивать, она его уже любит и жалеет, как неоперенного голубенка! Этого я уже не снес и, закусив зубами бороду свою, пал пред ней на колени и, поклонясь ей до земли, зарядал тем рыданием, которому нет на свете описания».

Конечно, скажут, что сравнивать. Есть разные жанры и виды литературы, сегодня уже никто не просит от развлекательного чтения глубины, сами требования такого рода – смешны. Но русская литература и русский язык, так уж сложилось, имеют такую историю и такую глубину, так много сказано значительного и серьезного по-русски, что человек, дерзающий писать, вольно или невольно включается в контекст другого порядка, бывает, гораздо шире того, который он себе мыслит. В особенности, если хочет он погружаться в православную и вообще христианскую тематику. С другой стороны, и Юлия Вознесенская, и Николай Блохин, и другие наши «православные писатели» делают то, что они только и могут делать, будучи на своем месте. И, возможно, через их наивные, сентиментальные, надуманные книги кто-то тоже приходит к более твердым основаниям бытия, начинает интересоваться трудами отцов церкви, философов, богословов.

Олеся Николаева в «Воспоминании о митрополите Антонии (Блуме)» рассказывает, как она посетовала владыке, что не знает, права ли, поддаваясь вдохновению. И митрополит Антоний ответил ей на это: «Вспомните, в Евангелии есть притча о злаках и плевелах. Человек посеял на поле доброе семя, но пришел враг и насадил между пшеницей плевелы. Когда же рабы предложили господину выдергать плевелы, что он ответил им? Он ответил им: “Нет, чтобы выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы”. Вот и вы в тот момент, когда начинаете искусственно ломать то, что пишете, как вы говорите, дивясь и блаженствуя, и на этом месте водружать нечто общезначимое и общеизвестное, портите свою пшеницу, свое, быть может, доброе семя. Оставляйте все, как есть, пусть даже с плевелами, и уже не ваше дело судить это».

Другой автор, знакомый нам, сказал о том же самом так: «Вы пишите, вам зачтется, я потом, что непонятно, объясню». Можно вспомнить и великого поэта: «Нам не дано предугадать…»

Дождемся ли мы объяснения своим «писаниям», увидим ли, «как отзовется» – никогда не известно. Задача, по-видимому – сверяясь с голосом совести, продолжать делать то, что делаешь, в полную меру своего, пусть небольшого, дара.

© Василина Орлова
оформление   © Семён Расторгуев

Православие.ру, 16.02.2005, 02.03.2005
адрес статьи: http://city-2.narod.ru/vs/p26.html

дизайн сайта:

© 2005