- Оце Игорь, я в него позавчера влюбилась. - Толково повествует Надия. - Он такой сильный оказался, ты бы бачила! Отак меня на руки подхватил и понес, колы мы купались на Курятнике. А это Грыць, баскетболист.

Грыць, на мой взгляд, низковат для баскетболиста. По плечо Наде на снимке.

- Я в него теж была влюблена. Он такой чудо.

- А это еще кто? - Вижу полузнакомые фигуры на мутном снимке.

- То ваш Лешка да Сережка.

- Как они здесь?

- Дак сфотографировались, - Надя дает ответ, достойный вопроса, - у меня есть список.

- Какой список?

Надежда тянется к полочке и подает бумажку, на клетчатом листе красивая, затейливо выведенная надпись фломастером: "Список друзей".

С неподдельным интересом, доложу вам, принялась я за изучение этого списка. Господи, как все здорово у нормальных людей! Слева - имя-фамилия друга и его порядковый номер. Дальше адрес и телефон. Отдельно - "увлечения и хобби". Напротив некоторых мальчишьих имен сердечки, тщательно закрашенные розовым. И видно, что не какой-нибудь, знаете ли, формальный перечень имен, а действительно человеческий. С течением времени в списке этом многое менялось, фамилии вычеркивались и вписывались новые. Снова вычеркивались и вписывались. Последние данные были занесены совсем просто, безо всяких вензелей и кренделей.

А сама Надюша шла номером первым! И вся информация о ней состояла в двух словах: "Пообщайтесь - узнаете!"

С меня пластами отваливался город. Отваливались серость, глупость, идиотизм жизни. Вся наша тусовочная бестолочь наукообразности и прочая суета.

Мой Лешка значился под семнадцатым номером и был отмечен необыкновенно малиновым сердечком. Лешкины хобби и увлечения оказались простыми: Лешка любит гулять, собаку Барсика, компьютер и хорошее отношение. Все это разноцветными ручками. Сережке повезло меньше. Никакого сердечка, даже маленького, он не удостоился. Он увлекается, видимо, исследованием философской категории "Ничего", так как именно это слово упоминалось в правой графе.

Боже, глазам своим не верю! Ведь вот здесь значатся и мои имя-фамилия. Хлопаю глазами. Выходит, заочно и я уже в друзьях Надиных! А мое увлечение? "Сидеть дома с утра до вечера и читать"...

За такую информацию обо мне хлопцев следовало оттаскать за уши. Сейчас об этом смешно вспомнить, а тогда сердце зашлось в небывалой остуде: обида! Вовсе я не такая зануда, чтобы читать целыми днями. Знакомые до сих пор вспоминают, как я красила ногти ярко-зеленым лаком или надевала разноцветные носки. И носила шляпу без тульи. Чтобы быть ближе к небу, подобно тому, как католические монахи выбривают на макушке тонзуру, незащищенным затылком обращаясь к Богу. А иногда я повязывала два галстука. И галстук пионерский – вместо пояса. На левом запястье застегивала двое часов, на случай, если одни начнут отставать. На правом красовался компас. (Если люди ориентируются во времени, то почему бы им не ориентироваться в пространстве?) В ухе сидела пуговица. И так далее. Счастье еще, что не признавала косметики, не то можно представить, какого цвета были бы губы. Но и без того однажды чувство меры изменило мне настолько, что я вознамерилась сделать татуировку - дельфинчика над волнами, как у папы на загорелой волосатой руке. Не помню уже, что именно спасло меня от исполнения этого плана, но до сих пор воссылаю благодарность судьбе. Конечно, в деревне вся эта мишура, выпендреж и эпатаж, все это оригинальничанье с меня скатывалось, как с гуся вода. И оставалось то, что оставалось. Может, поэтому я потеряла свое привычное место предводительницы, и стала казаться собственным братьям этаким синим чулком?

Отстояв дикую очередь, я очутилась за столиком с пластмассовым стаканом чая. Вокруг - такие же оголодавшие грызуны вечного гранита науки. Студенческая столовка. Потолки здесь такие, что Зевс мог бы ходить, не пригибаясь. Но вряд ли он смог бы примоститься за одним из столиков -они для нас, лилипутов. На стене - призыв: «Соблюдайте чистоту», безвестный    остроумец-религиовед    приписал    шариковой    ручкой: «помыслов».

Чай - изысканное блюдо студенчества. На другое все равно не хватает стипендии.

В пластмассовом стакане пластмассовая вилка. Тоска пластмассовая.

А Дударкивский чай крепок и густ. Делается он так. Едва проснувшегося Лешку с боем гонишь к колодцу. Тот, совершенно справедливо бухтя, дескать, почему я, прочему чуть чего, сразу Лешка, зомбированно берется за дужку ведра и обреченно плетется вглубь огорода.

Мне не жалко Лешку. Даже при том, что сейчас ему придется продираться сквозь заросли мясистой крапивы. Вчера ему стояла задача скосить ее, но пареньку, видите ли, надо было гонять по улицам на дедовом велосипеде.

Лешка является назад озлобленным и облитым. Расплескал ведро в свои шлепанцы. С лязгом ставит ведро на стол и отваливает. Я беру мятую временем кастрюлю, в которой мы кипятим воду для чая. Чайников бабушка не признает, нет в дому таковых. Молоко да кампот - здешние услады. Возжигаю газовый очаг. Вода в кастрюле становится сначала седой от огня, потом бьет ключом, проясняется. Теперь в кружку добрую щепоть черных листьев из далекой прекрасной Индии и пару листков родной мяты. В левую руку - обжигающий фарфор, в правую - краюху хлеба с поджаристой корочкой и сантиметром-другим покладистого домашнего масла...

Полуобморочный от науки студент заглатывает свой нехитрый харч, как удав. Весь харч - булка с неясными намеками на присутствие молотого мака. Вот как сейчас Дима Ветров. Лет этому удаву 25-30, но он от природной стыдливости держит в секрете свой возраст. В бытность свою юношей, по слухам, Дима учился на ветеринара. Недоучился, и наука потеряла подлинного натуралиста и дерзкого экспериментатора. Безо всякого содрогания он только что заглотил часть своего давно сдохшего «кролика». Оглядывает вторую половину псевдомаковой булки не то с недоверием, не то с сожалением - убывает.

Дима в генезисе. Чего-то воровато оглядывается по сторонам, словно в опаске, что кто-то собирается отнять любимого макового кролика. Столовая и точно - джунгли. Зазеваешься - враз налетят хищные знакомцы, тот ущипнул кролика, этот, глядишь - рожки да ножки.

Однажды Димчик спросил меня:

- Ты б вошла в один лифт с негром?

В тот день его, видимо, занимали сугубо этнические вопросы.

- Почему бы нет? - Изумилась я.

- Как? - В свою очередь не понял он. - Получается, и замуж бы вышла?

Довольный столь нестандартным обобщением, Дима заржал. И улетучился от греха подальше. Сейчас я вдруг сообразила, как за тот случай отомстить хлопчику. Надо будет взять видеокамеру и заснять, как в столовке Димочка поглощает плоть убитых негритят, перемазавшись шоколадной глазурью. При известном телемастерстве иначе истолковать сей клип будет трудно.

Вот глаза этого фага зашарили по сторонам, пока не запнулись на мне. Я приветливо улыбнулась. Дима Ветров поперхнулся. Уставясь в стол, торопливо дожевал останки булки и ушел, высоко под мышкой держа папку с бумагами. Я с сожалением посмотрела вслед. Мне стало жаль этого взрослого человека с его недоверием к неграм.

- Эй!

От неожиданности я вздрогнула. Не только я веду наблюдение, но и за мной наблюдают. Зоопарк.

- Чего крадешься встречь солнца? - Неприветливо киваю Ваньке.

- Извини, извини, - явно раскаиваясь, бормочет Иван.

Это у него приблуда такая, бормотать, как брахмапутра.

- Ничего, - я смягчилась, - как дела?

- Как сажа бела.

Это нормальный для Ваньки цвет сажи.

Иван - заметная личность на факультете. Он наш факультетский марксист, марксианин, мой добрый друг, ревнитель и идеологический наставник. Узнавая о Ванькиных большевистских убеждениях, народ неизменно изумляется:

-Коммунист?!

Птеродактиль - их удивляло бы меньше.

Такие Иваны сегодня редкость. Ваня жаждет справедливости. Вселенской. Его обвиняют, что погряз в постулатах, а он парит над болотом. Впрочем, мне кажется, он из породы оппозиционеров-маргиналов по самому глубинному своему духу, так что при социализме он стал бы монархистом. Такие люди не признают компромиссов и всякого рода «золотых середин».

→ следующая страница

напечатать всё

дизайн сайта:

© 2005