Глава 3

Выпив кофе и в последний раз куснув бутерброд, одеваюсь, выскакиваю на улицу. Вот он, декабрь. В стылом свете фонарей одной тропой тащатся такие же, как я, сонные, сиротливые москвичи. Хоть бы с утра-то ветер дул понежнее, скотина неодушевленная.

Дорога к метро уже протоптана. Неужели кто-то встает еще раньше? В окнах домов мелькают силуэты, горящих окон все больше.

Метро делает ВДОХ. И все мы, как кролики, движемся в его пасть. На всех одни права и обязанности: "не бежать", "не останавливаться", "не прислоняться"... "Пик", - выдыхает остатки воздуха пассажир, чтобы поплотнее укомплектоваться.

Кто-то сказал, что ничто так не сближает нас, как московский метрополитен.

Исподтишка наблюдаю соседей. Люди измучены, лица землисты. Так всегда, если едешь раненько, в первых поездах. Это, досыпая стоя, отправляются на заводы рабочие - черная кость. К девяти вагоны набиваются другими, почище и посвежей - это конторский люд отправляется в "сити", да студенты в вузы. В десять-одиннадцать совсем другой расклад - являются экскурсанты, праздные гуляки, гости столицы...

"Уважаемые пассажиры, будьте внимательны друг к другу! Выходя, не забывайте свои бомбы в вагонах!"

Этот город возводился для великанов, а стал тесен карликам. Светает. Вдоль длинной дорожной пробки по аллее бегу к зданию Университета. Сегодня главное - систематика. У меня проблемы с этим предметом. Зачем нужна какая-то система в возрениях? И кому? Сколько я наблюдаю людей, они прекрасно обходятся и без оной.

- Эй, - сзади веселый голос.

Оборачиваюсь.

- Ты чего такая суровая?

- С чего веселиться?

- А с чего печаловаться?

Юрке хмурое утро по барабану. Даже теперь, когда на носу сессия. Толстые губы расползлись в улыбке, глаза прищурены.

- Анекдот слыхала? Идут по лесу заяц и медведь. Не, заяц и волк. Стой, медведь все-таки. Ладно, не суть. Заяц и лиса идут по лесу, падают в яму. Думают, кто кого есть будет?

- Надуманно.

- В смысле?

- В смысле зайца. Тут, по-моему, все предрешено.

- Лиса говорит... А, да, с ними еще волк был. Нет, погоди, я что-то забыл...

Всем нравится то, к чему нет призвания. Юрке – рассказывать анекдоты.

- Съели зайца-то?

Юрка смотрит, как на дуру.

Врываюсь:

- Аплодисментов не надо...

- Не будет аплодисментов, не переживай, - с излишней, на мой взгляд, исполнительностью соглашается Грек. Грек - потому что ревностно учит греческий, на самом деле Гриша.

- Нельзя же так покорно следовать моей воле, - укоряю этого клоуна.

- Я бы на твоем месте поблагодарила, - неуместно сострила Женя. Противная девчонка. Кто ее спрашивает, что бы она стала делать на моем месте? Глупа, но красива. Вся такая каштановая, пушистая. Вчера, изящно покручивая в пальцах дужку очков, рассказывала, как в метро читала "так, одну поэму Бернса", а к ней "подошел какой-то милый молодой человек", слету покорен ее умением читать по-английски.

- Ну-с, деточки... Что у нас сегодня? - Профессор Макаров шмякает на стол линялую сумку с цветной надписью: "Спорт СССР". При том, что самого СССР нет уже целую пятилетку, эта сумка - легенда, она, рассказывают, у профессора со студенческих лет.

Тетради зашелестели, затылки зачесались. Черт его знает, что там у нас сегодня...

Макаров озирает каждого поочередно. Как говорили в прошлом веке, взгляд его стальных глаз проникает в самые глубины смятенных душ. Наш позор для него очевиден, как ошибки наивных парадоксов Зенона. Мы кролики, и всех пожрет удав.

- Деточки, что ж вы у меня такие глупенькие? - Решил покуражиться знаменитый автор десятка учебников. - Ни фига вы не учитесь. Балду гоняете. А я вас люблю. И поэтому на экзамене пощады не будет.

Вряд ли найдется такое место в истории философии, куда Макар телят не гонял.

Досадует. Собирает лоб в складочки. Поворачивается к доске. Там значится: "Если есть инкубатор, должен быть и суккубатор!"

- Кто автор?

- Я, - отзывается Слава. Макар склонил голову.

- Неплохо. Даже остроумно. Хотелось бы, однако, получить некоторые разъяснения. Вдруг остальные, как обычно, не осведомлены...

- Кто такие инкубы и суккубы? - Подхватил Слава.

- Именно.

- Жмурики. - Слава скорчил рожу. В аудитории захихикали.

- То есть мертвецы? - Уточнил Макар. - Какие?

- Ну...

- Развернутый доклад к следующему семинару, - приговорил Макар.

Слава обреченно падает на скамью. Юрик треплет его по плечу, соболезнует. Эти двое представляют собой наглядное пособие по Сервантесу. Не меркнет в веках дружба увальня и идальго. Вот только здесь верховодит больше Санчо Панса.

За столетия Санчи Пансы поумнели значительно. А идальги столь же явственно поглупели. Славка недавно выкрасил волосы в рыжий цвет, настолько рыжий, что смотреть на него без содрогания невозможно. Славка - фэн битлов, он носит черные майки с фейсами рок-звезд и с исступленностью Дон-Кишота метит в великие музыканты. Или просто в великие.

В сознание пробился голос Макара:

- И когда вы, друзья мои, поймете, что вы - ни что иное, как субстанция, вы полюбите. Полюбите - во вселенском смысле. Все страдания мира станут вашими страданиями, все люди будут вами. Пир мысли, блаженство воображения... Самый непротиворечивый мир Лейбница каков? - Вопросы Макара внезапны.

С точки зрения нормального студента, вопрос глуп. Судя по лицу Макарова - умен.

- Состоящий из одного элемента, - лениво отвечает Никита.

Никита интересует меня давно. Я его не интересую.

- Да! - вскрикивает Макар, утвердив восклицание размахиванием авторучкой.

Экие мы сегодня сообразительные! Браво, Никита-умник. Профиль романтического героя - с горбинкой нос, светлые глаза, острый угол губ... Уловил взгляд. Улыбнется? Нет, морщится. Оборачивается. Нет, не смотрю, не думай. И не надо воображать себя прынцем наследным.

Подумать только, какое несообразие: в сегодняшней суете    мы принуждены читать Спинозу, Лейбница, Шопенгауэра... Сонмы людей прошли через жизнь, пропали, сгинули, мы живем в другое время, сама жизнь другая - что может нам поведать Спиноза?

- Спиноза доказывал поэтические мысли математически. В этом он весь. - Высокие брови Макара в благоговении.

Народ скучает. Кое-кто вздремывает после вчерашнего шабаша на дискотеке "Мастер".

- Девочки, ненаглядушки мои, красавочки, слушайте!..

На девичьих лицах - тупой интерес. Впрочем, чаще к соседу по парте. Или человек неравно за пределами аудитории, витает.

Лично я специалист по здешнему интерьеру, разглядываю стены. Какое смятение я чувствовала, когда впервые вступала в эти стены на правах их властителя! Как сладка была неисследованность бесконечных коридоров и таинственность лестничных маршей...

А теперь? Все входы-выходы давно известны, лекция по глобалистике удручает, а уж физиономии эти...

Зато прямо так в дипломе и напишут: "Философ..." Впору сунуть под нос хоть самому Аристотелю. Поди, у него, сирого, не случилось такого диплома? Глянула бы я на того Аристотеля на экзамене в МГУ.

Однажды бабушка спросила:

- Дак кем ты будешь, как выучисся на своем факультете? Я отвечала гордо:

- Философом.

- Ну, а прохвессия у тебя какая будет?

- Такая и будет, бабушка, - вздохнула расстроенно.

- Так заниматься чем сможешь? - Слегка рассердившись, прикрикнула она.

- Ну... Преподавать смогу... Переводить... Статьи писать...

- Оно как, - качнула она головой, - Хвилосов... Шо ж це за специальность такая?..

Не умела я с бабушкой до прошлого лета разговоры разговаривать. Чаще мимо ушей пускала любые беседы старших. У них были свои "дила" да "справы", у нас, детворы, свои.

Впрочем, иногда на слух тревожно ложились фразы о ценах, болезнях, о том, что "у соседки муж пьет, а у нас дед, та и у Любы..." Обычная жизнь, что в ней интересного? Теперь эта жизнь - предмет моей "прохвессии".

Бабушка - Лешке:

- Так у тебя троек нету?

- Не, баушка, - юля глазами, выдергивает он голову из-под ее руки.

- Вчысь, деточка, вчыться треба гарно...

Учиться надо, ясный пень. Надо учиться. Удивительно, как веско умеют пожилые люди говорить заведомые банальности. Как-то так говорят их, что глянешь в эти выцветшие глаза, скосишь взгляд на черные от земного труда руки, и тихо согласишься: "Надо..." Но как же порой неохота!

→ следующая страница

напечатать всё

дизайн сайта:

© 2005