-Ученики вас любят, - сменила тактику директриса. – Родители не нарадуются, вот у нас какая молодая, хорошая учительница. Великолепно понимаю, вам тряпок хочется, того-другого, пятого-десятого, вполне естественно для молодой женщины. Но вы же знаете, я ставку повысить не в состоянии. Наша работа, уважаемая Елена Алексеевна, есть подвижничество. Нормальный героизм, если хотите. Самоотдача, самопожертвование, изо дня в день, год за годом, все те несколько десятилетий, что отпущено. Конечно, не всякий на это способен, не каждый это вынесет. Наш труд не приносит ни материального, ни подчас морального удовлетворения, сейчас он даже не уважаемый, и уж никак не модный, но он, дорогая моя, бла-го-ро-ден. Да-с!..

Любовь Петровна преподавала историю и в напряженные моменты начинала вести речь высоким штилем. Обычно это действовало. Как гипноз. Но сегодня Елена не даст себя увлечь этим мрачным пафосом.

Молодая учительница вперилась взглядом в увесистую брошь, утонувшую в кружевах на груди Любви Петровны. Брошь мерно вздымалась и опадала, как утлая лодчонка на высоких волнах. Елена была покорна, подобно двоечнику. «До слез доведет, - подумала она. - Только расплакаться не хватало. Нагрубить, что ли?»

Но портить отношения не хотелось. Да и не заслуживала этого директор.

-Милая, дорогая Любовь Петровна!.. Вы не представляете, насколько близко к сердцу я принимаю ваши проблемы, как дорога мне школа... Но что же мне делать? Мне необходимо сейчас уйти, я просто не могу ждать...

Она произносила слова, чувствуя – мимо. Не достигают они цели – сердца грозного с виду педагога.

-И прошу вас, не задавайте вы мне вопросов. Не обременяйте лишними гирями мою и без того отягощенную совесть. Отпустите по-матерински, я хочу уйти.

-Елена Алексеевна, не могу же я удерживать вас силой! – Пожала величественными плечами Любовь Петровна, в голосе укоризна. – Я просто хочу разобраться в ваших мотивах.

-Я бы тоже хотела в них разобраться! – С жаром произнесла Елена. – Поймите, всякое утро, когда я отправляюсь на работу, во мне сидит недовольство. Такое чувство, будто я гроблю свою жизнь, трачу ее не так, как надо. Это беда не только мне, но и моим ученикам. Они же все видят, им ясно, когда ты пришел не в том настроении, понятно, как ты относишься к своему предмету. Как быть, если не несешь сути, если все, что ты им говоришь, только слова!.. Тряпки, как вы выразились. Вы меня унижаете такими предположениями. Прошу, не держите на меня сердца...

-Девочка моя! – Любовь Петровна покачала головой с тяжелой короной волос. Эти волосы были уже тронуты сединой, и она не закрашивала ее. – Девочка моя, зачем же вы шли в педагогический институт?..

Елена застыла. Перед мысленным взглядом пронесся вихрь: лето, вступительные экзамены, волнение, счастье... В самом деле, на черта ей тогда сдался филфак? Что, нельзя было на журналистику пойти?..

Нет, было, было смутное сладкое желание, реяли прозрачные мысли, о пользе, которую она может приносить людям. О самом незаметном, скромном труде, в котором отрадно снискать уважение близких... Отнюдь не слава прельщала, не блеск и шум, другое... Как сказала Любовь Петровна? Подвижничество, вот именно. Вседневный подвиг.

Всегда ли Елена отправлялась на работу с тяжестью на душе?.. Ведь было и другое, когда с улыбкой входила в класс, и с замиранием сердца следила, как плутовские детские лица озаряются улыбками. Ее ждут, к ее урокам готовятся, тянут с мест тонкие руки, рвутся отвечать у доски...

Может, и правда, горячку порете, Елена Алексеевна? Еще не поздно все исправить, попросить Любовь Петровну забыть этот разговор. Минутная слабость, бывает!..

Елена порывисто обернулась и с размаху наткнулась, как на ограду, на взгляд пристальных темных глаз величественной женщины.

И та устало качнула короной волос:

-Я подписала ваше заявление. Идите...

Ну, вот и все. Было из чего огород городить. Елена прислушивалась к гомону воробьев над школьным крыльцом. Свободна, как птица. Как птаха, вот именно. Один из серых шариков с крыльями проскакал перед ней. И все-таки на душе было смутно. Но Елена тряхнула головой, отгоняя тревогу.

Надо же, как смалодушничала в самый последний момент, чуть не перевернула все с ног на голову, чуть не затолкнула себя опять в ту же ловушку, в те самые сети... Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца!..

Плотный поток авто перетекал на Якиманку. По капотам, бамперам, крыльям, тонированным стеклам текут линии разноцветных огней: витрины превращают город в подобие электронного лабиринта. Под негромкое жужжание автомобильного кондиционера Кирилл информирует Елену о том, что предстоит ей в ближайшее время.

Ей почему-то все вспоминается картинка на ее веере. Испанский танец фламенко – столкновение двух воль, поединок мужчины и женщины, кто кого покорит, переискрит, переспорит.

-Кто же этот штабной, с которым будем беседовать? Что требуется от меня?

-Штабной? – Не понял Кирилл. – А, редактор... Обычно вы не особенно раздумываете заранее о том, что от вас требуется, - глянул Кирилл на нее. – Я ошибаюсь?..

-Не знаю.

-Действуйте как обычно, не оглядывайтесь ни на что, и не беспокойтесь ни о чем. Тогда все будет как надо. Только это от вас и требуется, ничего больше.

-Чувствую себя Орфеем. Или Лотовой женой, – усмехнулась она.

-Кем? – снова не понял Кирилл.

-Не важно. Не оглядываться, это самое главное. Давно вы были за городом? – смягчая впечатление от своей бестактности, спросила Елена первое, что пришло в голову.

-За городом?.. Я не большой любитель природных красот, - сказал Кирилл. – Все эти березки, сиротливые осинки, выгоревшие под солнцем поля...

-Что вы, в лесу еще снег, наверное, не сошел, какие выгоревшие поля? – Ее все время тянет противоречить ему.

-Ну, все равно... – улыбнулся Кирилл. - Не понимаю я этого. Букашки, травинки, вся эта пришвиновская благодать... Однажды попробовал пожить выходные один на даче, на второй день взвыл. Сосны кругом лохматые, ночью небо глазастое, никак заснуть не могу. Жалюзи не помогают, светит луна и светит... Даже думать в этой обстановке не получалось. В городе другое, ты держишь руку на пульсе...

-Не любите природу. – Хмыкнула Елена. И подумала, что светсткий разговор у нее получается. Потренироваться немного и записная светская болтушка.

-Нет, почему же. Люблю. Но природа везде разная. Вот в Италии она мне нравится. Вообще Адриатика, Кипр... Я понимаю, это, может быть, странно звучит, Кипром да Мальтой давно уже все объелись, но я ничего с собой поделать не могу. У меня простые запросы... Чтобы тепло, море, ровный загар, хороший отель... Я не сноб!..

-Мне интересен человек, не понимающий стихов. Не понимающий, что снег дороже замши и мехов. – Процитировала Елена пришедшие на память строчки.

-Это о чем? – Ревниво осведомился Кирилл.

-Так, всплыло. Не обращайте внимания, у меня свои странности.

Кирилл промолчал, но она поняла, что снова задела его за живое. Извиняться не было смысла.

Судя по тому, как он говорил о «Столичных новостях», им предстояло попасть в просторный офис со стеклянными перегородками и мерным компьютерным гудением, где пол устелен ковролином, а стены украшены серыми стендами. Против ожидания, редакция помещалась в небольшом приземистом помещении. Паркетный пол рассохся от времени, местами вспучился, а местами оголился, растеряв свое покрытие под пятами проходивших здесь журналистов. Штукатурка на потолке пошла трещинами и осыпалась. Все редакции одинаковы, подумалось Елене. Интересно, от бездарности самих изданий, что их никто не покупает, или от хронического воровства хозяев, которые вытаскивают из своих газет квартиры, дачи, самолеты?..

Батюшки, все те же лица. Здесь уже бушует огненная Карина:

-Наконец-то, не прошло и года!.. – Встретила она их скрипучим контральто. - Мы с Петр-Петровичем уже и ждать перестали!

-Широкорад Петр, - отрекомендовался человек, и привстал из-за огромного старого стола, обитого зеленым сукном. Одной ладонью он пригладил сероватую поросль на голове, другую протянул для рукопожатия.

Это был незадачливый поклонник с выставки, любитель словесной экзотики и концептуальных конструктов.

-Здравствуйте. – Сказала Елена. - Вы и есть корреспондент какой-то газеты, как мне сказали?

Карина поперхнулась сигаретным дымом, Кирилл крякнул в кулак. Широкорад посмеялся мелким рассыпчатым смехом, вежливо произнес:

-Ну что вы, Елена Алексеевна, я редактор. Главный редактор. И не какой-то газеты, а «Столичных новостей».

Он выждал паузу, ожидая, должно быть, какой-то особой реакции, но Елена направилась к ближайшему стулу:

-Вы позволите?

-Конечно-конечно... – Заторопился Петр Петрович. – Итак, милые друзья, мы собрались здесь, чтобы обсудить серию серьезных, я бы выразился, эксклюзивных материалов в нашей газете. Так сказать, дорогу новому человеку - Елене Алексеевне Птах.

→ следующая страница

напечатать всё

дизайн сайта:

© 2005