- Где же ты кантуешься?

- А, где... Всяко-всячески. Мы калымим - сигареты продаем, газеты.

- Гуляем...

- Режем, грабим, убиваем, - встрял рыжий. - Хошь, тебя ограбим?

- Что о жизни думаете?

- А что ее думать... Ее жить надо.

- А Вы давно путешествуете? - кто-то вдруг перешел на "Вы".

- Не очень.

- А в Америке Вы были?

- Нет.

- Ангарск - дерьмо, - сплюнул Костя.

- Это почему?

- Недавно вот случай был. На маленького ребенка буфет упал, ну, его изурочило, он умер. Скорая приехала, говорит, мы его не повезем в морг, пока не заплатите. Так, пока не нашли деньги, и лежал... А что у Вас за блокнот?

- Просто.

- Вы в него всю-всю эту муть пишете? А откуда он?

Сашка глянула на обложку:

- Написано, из Италии.

- Вы там были?

- Н-нет...

Вырастут пацаны, едва оперятся - и дернут отсюда к неизведанным берегам, закружатся в вихре жизни. А кто-то останется. И те, и другие, наверное, не однажды пожалеют о принятом решении. Одних будет снедать тоска по родным землям, другие станут сожалеть о невиданном. Нелепо сконструирован человек!..

Ну, сейчас задаст бабушка! Сашка осторожно приоткрыла дверь.

- Мы днем с огнем, ночей со свечей, - весело объявила тетя Дуся, указывая на сумеречную лампу на столе.

- Что так?

- Сумно нам! Тамара, узнаешь ли ее?

- Как не узнать внученьку. Отца твоего я нянчила, шибко влетало мне за него. Он, халда, хайлает, а я успокой! Так и не терплю его с тех пор, - Тамара засмеялась, отмахнулась.

- Девочки, давайте винца...

- Сашка, тебе никак не дашь твоих лет, холера. Ешь давай, на скелета похожа!

- Были бы кости, а мясо будет, скажи, Сашок, - подмигивает бабушка.

Кажется, пронесло.

- С детства, - рассказывает Тамара, - у меня была мечта. Чтоб койка отдельная, с простынями. И вот появилась она у меня. Муж мой был - руки-золото, все табаретки и курятник - мы в деревне жили - сам делал. А только бил меня изрядно. Тогда, думаю себе, на черта это мне надо? Буду сама - не клята, не мята, и пальцем не тронута. Что душу друг другу теребить. Дочь за руку, узел на спину, ушла, с чем пришла, и даже простынки оставила...

- Песня вся, песня вся, да песня кончилася, - пропела высоким голосом тетка Дуся. - Я своему первому так сказала: "Хоть с худшим, да не с тобой". А ходил, плакал. Как я ему, сурово, а? Знай наших. Женщина, Сашка, никогда не должна поддаваться обстоятельствам, поняла?

- Поняла.

- Я уже седа стала, краситься приходиться. Одна у меня теперя любовь - Мишка мой. И он меня любит. Я у Мишки, - засмеялась она, - Штирлицом зовусь. Они вот, парни-девушки, сидят в беседке, я мимо иду, вроде как с дачи, да и прислушаюсь. Что же делать, следить-то надо. Так сначала Сыщиком была, а теперь Штирлиц...

- Сашка, марш за судомойкой.

- Куда?

- Тряпку со стола вытирать, нешто не знаешь, как и тряпка зовется?

- Наташка-то померла, что с Аносово. И тридцати не было. Начала таять, как заря, да вся и растаяла. Двое пацанов осталося.

- Ох, что ни жизнь русской бабы, то трагедия.

- Сашка, как папка сейчас-то, худ или толст?

- Ни то, ни другое, бабушка.

- Живете-то вы дружно хотя?

- Дружно.

- Хорошо, так вот и надо, Сашенька. Брат жалел, поди, что не может в Сибирь к бабке скататься?

- Сдает вступительные экзамены, - ответила Сашка уклончиво. Прям мечтал Петька в Сибирь! От друзей, от подруг...

- Бог даст, все обойдется...

- Сашка, на балалайке играешь? - Спросила тетя Дуся.

- Н-нет.

- Ты попробуй сперва, а там и говори. Мой второй муж играл. Он когда помирал, никому ниче не говорил полгода. Доктор, примером, спрашивал, как себя чувствуешь. Он говорит, хорошо, а сам ночь не спал. Так как же хорошо? Вот какой стойкий был!..

Она щелкнула языком.

Сашка огладила треугольник балалайки, тренькнула невзначай. Примостила на коленях.

- Шырыкает, гляди-к.

Звякнули стопарики.

Бренчала неналаженная, неумелая балалайка. Тамара, склонив голову на бок, поддевала вилкой кусочек сыра и снова снимала его. Бабушка Валя выпевала какой-то свой немудрящий мотив. Может, вспоминала сына, как однажды ушел в большую жизнь и потерялся в ней, навсегда отбился от матери. Тетка Дуся, нахмуренная, с ладонью у щеки, смотрела в угол темнеющего балкона, а в глазах блестело.

Запершило у Сашки в горле, переносицу щекотнула слеза. Она ниже наклонила голову и прилежнее прижала струны.

- Мужики были, твой дед да брат его, - вспоминает баба Валя. - Баба Лида говорит, им шаг, нам десять. Рябчиков носили с охоты. Медведя шкуру тому, чьи собаки обнаружили, все честно. Я иной раз заругаюся, опять морока с дичью. Он: "Чего ворчишь-то, в дом, не из дома". Матюгнулась раз при нем. Бесились, молодые, я ему: дескать, иди ты. Он: "Валентина, чтоб я этого не слышал!" Пальцем по столу стучит...

- Да, - вздохнули.

- Как ему погибнуть, мне сон был. Что вся моя ночная рубашка в крови. Утром говорю, не ходи ты на работу. А он пошел, и на тракторе под лед провалился... Отец твой был младше, чем ты сейчас.

- Ты почто ребенка терзаешь? - спросила Тамара.

- Знать она должна... Володя, брат деда твоего, очень папку любил. Однажды, когда еще в Братске я жила с другим мужем, приехал папка в гости. И Володя в тот же день. Случайно они встретились. Так всю ночь и проговорили на кухне. Смеялись. - Она улыбнулась. - Володя говорил, умный Сашка. Помнишь ты его?

- Немного.

- Вот. Умный, говорил, Сашка, далеко пойдет. Так что вы теперь в Москве живете. Родители-то не ссорятся?

- Нет.

- Пусть папка приезжает, ты скажи ему. Я уже, наверное, не выберусь. Дорого очень. А папка пусть приезжает, ладно?

- Скажу.

- Скажи.

Ввечеру долго сидели с бабушкой на чистенькой кухне.

- Ты задергушки-то смыкни, - тихо попросила бабушка.

Сашка задернула занавески и также тихо спросила:

- Зачем?

- Ходят по улицам всякие... Чтоб тебя не увидали.

- А что?

→ следующая страница

напечатать всё

дизайн сайта:

© 2005