|
А в конце дороги той...
Сегодня мой утренний мозг напрочь отказывался верить в существование чертовщины.
"Хватит, - твердо сказала одна моя часть. - Достаточно с тебя этих сказок и выдумок. Надо жить в действительном мире, только в нем можно реализовать себя".
Моя вторая часть, испуганная этим внезапным прозрением, что-то залепетала в свое оправдание, но, устыдившись, смолкла. В голове мелькнула невнятная фраза из учебника по психологии: "Человеческое сознание характеризуется тем, что в первую очередь диалогично". Чем оно характеризуется во вторую очередь, осталось неясным.
Как бы то ни было, я почувствовала облегчение. Наконец-то я пребывала в полной уверенности: сквозь закрытую дверь ко мне никто не войдет. Мир прост, понятен и внятен. Он тверд, осязаем, шершав, мягок, сух и мокр, если так можно сказать и если дотронуться до моих щек... Я вытерла слезы. И прямо сквозь стену в комнату вломился гном-хранитель.
- Простите, госпожа, что вторгаюсь в ваш сон...
- Вон! - страшно закричала я.
Ойкнув, гном шарахнулся к стене и пропал.
Я же осталась тупо глядеть на стенку. Подошла, дотронулась: мир тверд и шершав. Бетонная стена - это вам, граждане, не иллюзия. Я могу попробовать пройти сквозь стену. Но для этого шага нужно отказаться от здравого смысла. И стена вернет его.
Гном был моей галлюцинацией.
"Может быть, я сама - галлюцинация?" - спросила я изнутри хваленое человеческое сознание. Оно, проникнувшись идеей диалогичности, отвечало двояко: "Не знаю, какое сегодня число. Кажется, десятое. Может, не десятое. Какая разница, какое сегодня число".
Я устроилась у подоконника, прихватив лист бумаги, поудобнее утвердила между пальцами шариковую ручку. Надо разобраться с реальностью. Надо подробно, не пропуская ничего, изложить произошедшее за последние месяцы. Это хоть в какой-то мере отделило бы реальность от всего остального.
На чистой бумаге я написала вопрос: "Кто ты?" - "Ингигерда", - сама собой вывела рука. Полное ощущение, что моей рукой водил кто-то другой. "Расскажи свою историю", - письменно попросила я. "Я родилась в семье шведского короля Олафа Скетконунга в одиннадцатом веке. Олаф был прозван наихристианнейшим королем. Звездочеты прочили мне будущее великой христианской святой - Анны, жены русского князя Ярослава. Но моя мать твердо держалась древней скандинавской веры и, узнав о том, объявила, что скорее собственными руками задушит меня, нежели позволит моей судьбе исполниться. И она утопила меня, как только по послушному моему отрочеству стало понятно, что я намеревалась вырасти в кроткое и смиренное существо..."
Торопливым шагом, словно мне было куда спешить, я вышла из подъезда. От крыльца в арку метнулся черный кот. Ощетинившийся от постоянного недоедания и недовольства жизнью. Мало ли котов в Москве...
Выйдя со двора, я на минуту остановилась. Из-за угла величаво выплыл белый "мерседес". А в арке, опираясь на костыль, стоял человек. Он глядел сильно косящими глазами.
- Сигаретки не найдется?
Вместо сигареты я молча протянула ему пять рублей.
Мелькнуло смутное воспоминание: я в окружении каких-то химер, и девушка в красном одеянии кидает мне пять рублей... Это было. В реальности? Или во сне, в книге, в рукописи... - какая, в конце концов, разница!
Я шла гулять в парк "Дубки".
Интересно, если бы вдруг обнаружилось, что половина моих воспоминаний ложна, какие бы я причислила к выдуманным?
Я бродила по парку с мыслью о срочной необходимости влюбиться, чтобы отвлечь себя от беспробудного идиотизма реальности.
Нет ничего здоровее легкой влюбленности. Мысленно я попробовала сотворить себе образ того, с кем хотела бы встретиться. Как известно, чем точнее ты себе представляешь то, что хочешь видеть, тем больше вероятность исполнения. Но ничего почему-то не представлялось отчетливо. Какие-то обрывки из сна о некоем витязе в радужных одеждах. Смехота.
- Добрый день, - звучным голосом произнес некто.
Обернувшись, я чуть не упала: передо мной стоял Лукоморьев. Нет, это потом он стал Лукоморьевым. Позже. А тогда этот парень с косичкой сказал:
- Отзываюсь на ваши мысли, сударыня!
- Я думала не о вас, - невежливо возразила я.
- Это неправда.
Это тогда на меня налетело смутное чувство, что лежу с закрытыми глазами в сумрачной пещере и сияние исходит от моего хрустального гроба. Ощутила даже запах сухой паутины. Отвела от щеки прядь волос и тряхнула головой.
Происходящее настолько в ней не укладывалось, что я простонала вслух:
- Я себе давно говорила: поосторожней с выдумками...
- Нет, зачем же, - засмеялся парень. - Напротив, осторожность только вредит. Только в ее отсутствии есть надежда, что будет не скучно жить!..
С этими словами он приблизился, я дико прозевала этот момент, ухватил меня за руку и чмокнул в губы.
Я успела влепить ему пощечину.
Это тогда я впервые поднялась из хрустального гроба. Это тогда все началось. Удерживая мою руку в своей, светлый витязь Баркаял в своих серебряных доспехах всматривался в мое лицо влюбленным взором.
- Краска вновь заиграла на ваших щеках! - радостно завопил добряк Василий.
Юная Ингигерда с вороной на плече еле сдерживала улыбку, которая угрожала затопить все ее веснушки. Клон стоял чуть поодаль, сунув руки в карманы брюк...
Соловей-разбойник
Медведь несся, не разбирая дороги, по ямам да буеракам, по кочкам да пням, ломая сучья и сминая молодые деревца своей широкой с белым пятном грудью. Его настигала собачья свора. Псы, один к одному, были свирепы, поджары, жилисты. В их горячих аортах полыхала ненависть, жажда смерти чужому. Они и были его живой смертью.
Вот одна зубастая тварь прыгнула на медведя, вцепилась ему в холку. Медведь вмазал наотмашь. Ближняя сосна добила собаку. Из ее пасти хлынула кровь. Однако заминка дала возможность стае настигнуть зверя, и они с рычанием и стоном набросились на него. Как гризли ни расшвыривал визжащих собак, было ясно: обречен. Он взревел, вложив в этот громовой рык последнюю свою надежду распугать псов, но псы, раздразненные запахом крови, уже не внимали инстинкту самосохранения.
Лошадь, при полной сбруе, без всадника, гарцевала и храпела в стороне и будто бы подзуживала собак:
- Ату его, Наддай!.. Кипеж, Раздрай, рви на части!..
- Какие странные клички, - сказала я Баркаялу тихо.
Мы со спутниками с высокого камня наблюдали эту картину. Признаюсь, я сжалась: разберутся эти щеночки с гризли, настанет очередь кого-нибудь еще. От волнения я изменила одну из мертвых собак, превратив ее в груду листьев...
- Не тревожьтесь, королевна, вы по-прежнему здесь хозяйка, - тихо молвила Ингигерда.
Лошадь одним прыжком обернулась к нам. Враз отключившись от схватки, стала поводить ушами. Они были длинны, сторожки.
- Какой острый слух, - с удивлением прошептала я. - Что за странная охота?
- По всему видать, конек-горбунок. Подрос, одичал, мутант ушастый, - прищурился котяра, которому что-то свое было ведомо.
Мутант двинулся к нам.
|
|
напечатать всё
