Голос тонкой тишины |
| стр. 23 | содержание |
|
|
Бал вдвоем В июле родители отправили меня в Италию - развеяться, рассеяться, словом, прийти в себя. Без устали слоняясь по улицам Рима, я неуклонно возвращалась к реальной жизни.Но однажды, зайдя перекусить в маленькую тратторию "Архимед" на окраине вечного города, я почему-то вспомнила ту московскую кафешку, где разговаривала с Василием, еще не зная, кто он такой. Невольно оглянулась по сторонам, но ничего подозрительного не заметила. Посетители жевали и, скорее всего, не думали ни о чем невероятном. Заметив, как я верчу головой, подскочил официант с меню. Я растерянно уперлась взглядом в неизвестные названия блюд. - Мне бы просто какой-нибудь пирог, что ли... С чем-нибудь там... Официант не понял моего бормотания. И тогда некто произнес длинную фразу по-итальянски. Официант кивнул и умчался на кухню. Через минуту он явился с дымящимся блюдом, которое источало запах отменного русского пирога. В изумлении я воззрилась на своего соседа, по виду типичного итальянца, и сказала: - Большое спасибо. - Пожалуйста, - ответил он по-русски с небрежностью, выдающей отменное знание языка. После мы замолчали и я занялась поглощением своего пирога, продолжая при этом искоса наблюдать за незнакомцем, и думала, что он все же не совсем итальянец, а может, и вовсе не итальянец, да, скорее немец, просто с примесью итальянской крови: тевтонское лицо - нос с горбинкой, резко вылепленные веки, невозмутимо очерченные брови. На вид ему было лет тридцать пять-тридцать семь. Заметив, что за ним наблюдают, незнакомец слегка кивнул мне и закрылся, как ширмой, газетой. Под столом из-под длинной в красную клетку скатерти виднелись только черные туфли. Меня разобрало любопытство. Не зная, как привлечь внимание незнакомца, я стала выстукивать пальцами по столешнице ритм какого-то вальсочка, игранного в детстве на пианино. - Что это вы настукиваете? - вдруг спросил он, проворно сложив широкие крылья газеты и обернувшись ко мне. - Не знаю. - Не знаете?.. Он говорил совсем без акцента, только интонации звучали какие-то странные. - Не помню, - совсем растерялась я, - какая-то давняя мелодия... - Да, - туманно высказался тевтонец и снова завернулся в свою газету. - Послушайте, - не выдержала я, - может, вы все-таки поговорите со мной?.. Это было идиотизмом и прозвучало по-идиотски, но ведь меня, в конце концов, похоже, нарочно интриговали. Незнакомец с видимым удовольствием сложил бумажные крылья и развернулся уже вполне, всем своим видом показывая, что отныне он в полном моем распоряжении. - Спрашивайте, - милостиво разрешил он. Вдруг стало заметно, что он не слишком-то выбрит, а рубашка свежая, но неглаженая, и правый глаз прищурен. Я слегка испугалась, но народу в траттории было полно, и на улице - день. - С чего вы взяли, что я хочу вас о чем-то спросить? - произнесла я и ради пущей независимости тоже прищурила глаз. - Ну, хорошо... - Он пожал плечами. - Тогда я спрошу вас, можно? - Давайте, - хмыкнула я. - Как вы находите Рим? Ничего себе - оригинальный вопрос, еще бы про погоду спросил. И я с некоторой насмешливостью воскликнула: - О, Рим!.. Вечный город...Потрясающе!.. - Благодарю вас. - Он был столь очевидно польщен, что пришлось усомниться: нет, все-таки итальянец, римлянин. Коренной. - Не стоит благодарности, - отмахнулась я, - в конце концов, это не вы его сочинили. - Что? - возмутился он. - Не я! А кто же тогда? Негодование было столь неподдельным, что у меня по коже пробежал холодок, и я растерянно проговорила: - Бросьте, неостроумно. - Вы мне не верите? - Ни на йоту. - Ну, хорошо, - усмехнулся он. - Тогда как объяснить вот это? Он подал мне сделанный четкими, отрывистыми линиями, на какой-то странной бумаге, толстой и желтоватой, карандашный набросок, на котором видна была площадь, угадывалась едва намеченная вывеска траттории и... Я вздрогнула. Справа в углу красовалась моя собственная физиономия, в темных очках, но все же вполне узнаваемая. Секунд пять в моем мозгу со скрипом ворочались колесики. Наконец машинка выдала перфокарту, где зияли сплошные дыры. Стало ясно: надо немедленно уносить ноги. - Вы начеркали это минуту назад! - вскочила я. - Мошенник, что вам от меня надо! На нас оборачивались люди. - А... - Страшное разочарование мгновенно отразилось на лице римлянина. - Ну что ж, я вас не виню. Да, - тихо подтвердил он. - И вам не стоит корить себя. Я мог бы все это предвидеть. Извините, что потревожил... Он встал, шурша газетными крыльями и явно намереваясь уйти. - Стойте, - что-то заставило меня пойти на попятную, - простите. И давайте присядем. Больше не было желания противиться происходящему. - Когда я был чистеньким, беленьким мальчишкой, - он вновь уселся за стол и заговорил медленно и размеренно, - я изобретал себе страны. Перед моим мысленным взором без скончания проходили истории мною выдуманных народов, небольшие вооруженные столкновения и жестокие битвы. Вам, уверен, известна эта склонность детского воображения... Вас не удивляет, что я без ошибок говорю по-русски? - вдруг спросил римлянин. - Немного. - Это очень сложный язык для европейца. Я пробыл в Москве неделю, и с тех пор русский для меня - родная стихия. - Вы долго изучали его? - Я, кажется, сказал, что пробыл в Москве неделю. - Он внимательно всмотрелся в меня. - Да-да, конечно. Но все же, много ли времени вы потратили?.. - Поймите, никогда до посещения вашей столицы я не изучал его и никогда после им уже не занимался. - Ну да... - Естественно, вы не верите... Но слушайте дальше. Мальчик вырос и принялся изучать историю в Гейдельберге. Он обнаружил, что жестокие детские фантазии ничуть не отличались от тех спектаклей, которые разыгрывались на мировых театрах военных действий. - Ну, разумеется, - сказала я. - Ведь все взаимосвязано, не так ли? Переплетено, слито, перепутано... В детстве вы смотрели телевизор, читали книжки, слушали радио. Все это оседало в вашем сознании... - Как объяснить, - перебил он, - что я в деталях разыграл в своем воображении сражение на Калке? И был просто поражен, увидев в одной книге расположение войск? Хотя нет, должен признать, на картинках в учебниках есть некоторые неточности... - Ну уж, - перебила я не слишком вежливо. - И что же, позвольте спросить, сказал на это ваш психиатр? - Мой психоаналитик?.. - Мужчина сделал ударение на слове "психоанали- тик". - Он сказал, что я утомляю себя чрезмерно детальным изучением наук и нуждаюсь в некотором отдыхе. - Но вы не последовали его совету? - Напротив, последовал. И сейчас у меня как раз отпуск. - Прекрасно! - Надо же. Мне не хватало для полного счастья только бесед со сдвинувшимся немцем или итальянцем, кто он там на самом деле! А может, он вообще русский? Больно уж складно врет... Тем временем мой полузнакомец продолжал с увлеченностью лектора: - Именно так все и было! Просто народы, населяющие эту планету, не что иное, как совокупность наших фантазий, понимаете? Вы считаете сражение на Калке действительно состоявшимся, хотя никогда не видели его, ну и я тоже - это делает возможным наше теперешнее общение. А если бы для кого-то из нас слово "Калка" ничего не значило?
|
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|