Архивная версия / archive version:

Проект «Архи всЁ» переехал на сайт www.cih.ru
This project was moved to the www.cih.ru

данная версия не обновляется и может быть недоступной через некоторое время

^{см. также: СНиПы | Архитектура | Бионика | Новости | Строительство}

Вы можете найти необходимую информацию на сайте cih.ru / You can find the necessary information on the cih.ru website:

Образная характеристика сооружений в позднем модерне также меняется. Несмотря на ясно ощутимый привкус любования и некоторой нарочистости культа рационального, в сооружениях позднего модерна была найдена мера лаконизма и красоты, соответствующая практическому стилю жизни тех лет.

Характерные для доходных домов и особняков позднего модерна хруп­ кость, изящество, графичность линий, плоскостность фасадов являются результатом художественного осмысления каркасных конструкций — антипода массивной стеновой конструкции (перестав быть идеальным типом конструкции, она перестала быть олицетворением качеств, прежде считавшихся эталоном красоты). Теперь прекрасное отождествляется с иными свойствами — легкостью, прозрачностью, простором. Но эти качества сочетаются с новым пониманием пластичности как формы, заключающей внутри себя пространство, «живой» и одушевленной действующими внутри нее си­лами, находящейся в активном взаимодействии, даже противоборстве с про­странством внешним и внутренним. Типичное для раннего модерна худо­ жественное переживание пространства не как пустоты, а как антитела, антиформы, вторгающегося, втекающего, выталкивающего обладающую реальной массой форму, сохраняется, хотя в ряде случаев и не в столь откровенно драматичной интерпретации, в сооружениях второй половины 1900-х — начала 1910-х гг. Пластику раннего модерна хочется определить как пластику объема и массы (массы стены). Для позднего модерна (хотя и очень условно, нередки перехлесты) более подходит иная характеристика: пласти­ ка стеновой поверхности.

В позднем модерне возрастает значение фактуры и цвета материалов как средств художественной выразительности. Наиболее популярна в это время высокопрочная бетонная штукатурка, облицовочный матовый и гла­зурованный кирпич. Благодаря покрытию наружной поверхности высоко­прочными красками — глазурями и эмалями — глазурованный кирпич соеди­ няет в себе невосприимчивость к капризам погоды с красотой и звонкостью цвета и выразительностью фактуры. Фактура глазурованного кирпича ока­залась также во многом созвучной новым эстетическим идеалам. Его хо­лодная блестящая поверхность, как бы исключающая представление о воз­ можности существования за нею массива тяжелой каменной стены, созда­ вая изысканный контраст с такой же холодной, хрупкой и блестящей по­верхностью стекла, производит впечатление невесомости, нематериально­ сти, отличающее жилые и общественные постройки позднего модерна.

Облицовочный кирпич используется не просто как утилитарное сред­ство — одновременно он является и средством его украшения. Отсутствие специальной системы декора и сокращение числа собственно декоративных деталей в модерне («здания нового стиля имеют значительное преимущество потому, что украшений немного» 344 ) превращают не только сугубо функцио­ нальные элементы, вроде облицовки, но даже уровень отделочных работ в носителя эстетических качеств. Достоинства самой кладки, рисунок швов, тщательность затирки раствора, контраст фактуры раствора и кирпича, а главное выразительность облицованной этим кирпичом стены приобретают

* Курбатов В. Украшение Петербурга. - «Зодчий». 1908, №44, с.408.

первостепенное значение в общей системе художественных приемов. Рож­дается новое понимание красоты — красоты строгости, целесообразности, знаменующее медленный процесс освобождения от представлений о пре­красном как о чем-то внешнем по отношению к предмету или зданию, при­даваемом ему в виде декора, вернее, в виде определенной системы декора.

В архитектуре происходит нечто аналогичное изменению стиля художе­ ственной прозы, скажем, отличию прозы Тургенева, Толстого и Достоев­ ского, с одной стороны, от прозы Чехова и Бунина — с другой. Художник В.Конашевич вспоминает о словах Вл. И. Немировича-Данченко, говорив­ шего: «Возьмите карандаш, прочтите внимательно хотя бы страничку Тур­генева, и вы что-нибудь да вычеркнете оттуда. И самый придирчивый кри­ тик не мог бы совершить такой операции над Чеховым».

Скупость в применении декоративных средств влечет за собою кон­ центрацию переживания, приводит к своеобразной аккумуляции выразитель­ ности, напряженности выражения и значительности выражаемого. Каждая деталь необходима и существенна, отказ от нее означает невосполнимые потери, больше того, разрушение композиционной цельности произве­ дения.

При анализе эклектики отмечался парадоксальный на первый взгляд факт. Предъявлявшееся ккаждому зданию,независимо отназначенияиместо- положения в ансамбле, требование богатства и неповторимости приводило к противоположному результату, к утрате чувства меры, к утрате значи­ мости отдельной детали в композиции. Каждая из деталей как будто важна, каждая равна или превосходит по пышности, активности и значимости дру­ гую. Результат — появление безличных композиций, где выразительность и броскость отдельной детали затушевывается равной или еще большей выразительностью соседней.

Издержки композиционного порядка неотделимы в данном случае от издержек восприятия. Нагромождение новых и новых форм не вносит новых мыслей, но придает очевидность идее. Деталь перестает быть единственно необходимой. Многословие определяет рыхлость, «необязательность» ком­позиции, всегда есть возможность что-то переставить или убрать без ощути­ мого ущерба для сооружения.

Модерн, особенно поздний, исходит из нового представления о психо­логии восприятия. Многословность предполагает пассивность зрителя: на­ блюдение — без напряжения, освоение — безучастное. Модерн в целом, и осо­ бенно модерн поздний, где лаконизм становится художественной нормой, рассчитан на творческое восприятие произведения. Оно потому и лаконично, что в зрителе архитектор тоже видит творческую личность. В расчете на нее строится сооружение, которое следует разглядывать внимательно, рас­шифровывать намеки и восполнять недосказанное.

Своеобразие русской социальной и политической истории XIX — начала XX вв. во многом обязано своеобразию русской интеллигенции. Традиционно это понятие означает не столько людей умственного труда, сколько людей умственного труда, исповедующих определенные идеалы. Идеалы эти менялись не только от века к веку, но из поколения в поколение, от деся­тилетия к десятилетию. Неизменным оставалось одно — своеобразный идеа­ лизм, понимаемый как стремление к народному благу, оппозиционное отно­ шение к самодержавию, господствующей церкви, капитализму, альтруизм как норма этики и морали, презрение к земным благам, понимаемым филис­ терски, и углубленность в «проклятые вопросы»: «что делать?» и «кто виноват?»

В эклектике это нашло выражение в разных направлениях «русского» стиля, в модерне — в особенной духовности, напряженности и лиризме худо­жественного образа, равных которым нет в Центральной Европе и которые сопоставимы лишь с модерном северных и славянских стран и Каталонии.

Модерн в целом эволюционирует от несколько нарочитого декорати- визма к строгости форм, от капризной уникальности формы к определенной стандартности ее, от криволинейных и трапециевидных силуэтов к гори- зонтализму, от пластичности к линеарности, легкости и невесомости.

Конашевич В.М. О себе и своем деле. - «Нов. мир», 1965, № 10, с. 88.
292. Торговый дом Мартене на Невском пр. в Петербурге. 1910-1912. Арх. М. С.Лялевич