Разбуженное дикое чувство первочеловека гонит пацанов через крапиву. Я остаюсь, сбоку смотрю на Сашка. Он весь - увлечение. Напряженно глядит на воду. Рассказывает:

- Я с утра тут, с шести, да и то - проспал.

- Как утренний улов?

- Вже дома. Зъилы вже. Моим тильки дай. Тильки миг один.

- Последнего зверя на что взял? - Спрашиваю, показывая на карася. Рядом консервная банка с дождевыми червяками, кусок черного хлеба.

- Этого? На мякину, стрелянный горобей, повелся. - Сашко высморкался, утер нос коротким рукавом, для чего пришлось сильно выгнуть шею.

- Слушай, я тебе давно хотел... У меня драгоценность есть, - вдруг признается он, взглянув на меня.

- Какая? - Помедлив, спрашиваю я, чуя подвох.

- Камень драгоценный, - Сашко лыбится, внимательно смотрит.

Может, ждет, что я как тот карась, клюну?

- Чего ты? - Спрашивает. - Не веришь? Показать?

- Ну.

- Во, гляди, - из кармана выцветших, обтрепанных штанов достает что-то.

В немытых пальцах сверкнуло сиреневым. Стекляшка прокатилась на раскрытую ладонь и застыла, ударив по глазам солнечным фиолетовым лучом.

- Ух-тышки,- восхищаюсь я, - дай посмотреть.

Никогда не видела брильянта ярче! Честно сказать, я вообще бриллиантов не видела, но в этом на просвет сияет восьмиугольная звездочка. Край драгоценного камня отколот пиратами, которые некогда за ним охотились. Что и говорить, длинный и кровавый след тянется за этим прекрасным изумрудом, единственным изумрудом такого необыкновенного для изумрудов цвета.

- Откуда? - В благоговении спрашиваю я.

- Нашел, - просто отвечает Сашко. - Ну, точнее, у сестры брошка была, сломалась. Сестра хотела починить, но забыла.

Не хочет говорить всю правду, а врет неубедительно. Но я понимаю. Я понимаю. Если хочет, чтобы это была просто стекляшка, пусть будет стекляшка, так надежнее.

- Клевая штуковинка, - небрежно говорю я. - Держи.

Неохотно протягиваю владельцу этот потрясающий камень.

- Не. Это тебе. Дарю. - Смущенно улыбаясь, отводит руку Сашко.

Глава 7

В общаге - субботняя тусовка. Шаббат. Праздник по случаю долгого отсутствия праздников.

- Здорово, Юрась, ты туда же, куда и я?

- Все там будем...

Все, да не все. Никита – вряд ли, не ходок по подобным мероприятиям.

Приветственные возгласы, и мы окунаемся в разноголосицу грядущего пира.

- Народ, скидываемся, скидываемся, а то вина мало, - орет Юрка.

Над головами досточтимого собрания плывет жестяной поднос, в который с грохотом падают монеты.

- Щедрее, - напирает Юрка, подмигивая всей левой половиной лица.

- Слышала кору? - со всего маха плюхается на кровать Наталья. - Стасик, умора, в лифте застрял, а там вызов не фурычил. На весь дурдом верещал: "Выпустите меня отсюда, кто-нибудь!" Вишь, какой обиженный.

Маленький курносый Стасик и правда имеет забавный оскорбленный вид. Отовсюду ему шлют издевательские соболезнования.

- Вам бы так, - психует Стае.

А вот является наш полковой менестрель. Мишка Хоровод. Про него известно, что отслужил в армии. Сейчас такой парень — большая редкость. И, надо сказать, в девичьих глазах сей факт добавляет росту. Мишка это понимает, и без конца сыплет солдатскими прибаутками да демонстрирует военную выправку. Правда, сейчас он заспан, мешки под глазами:

- Всю ночь не спал, черти.

- У меня есть знакомый, - заводит кто-то, - так он спит по шестнадцать часов.

- Зачем? - Не понимает Мишка, о ком речь.

- Изучает параллельные миры. Этот ему не интересен.

- Все идет по плану, у-у-у, - ударил по струнам Мишка, отстукивая такт ногой. Стол, на который он воссел рядом с винигретом, жалобно завибрировал.

- Все разрушат, раздолбай, - обреченно капитулировала Наталья. Чего уж так убиваться хозяюшке? В комнатушке и разрушать-то нечего. Все раздолбано еще поколениями советского студенчества.

Интересно будет все это описать. Чего-нибудь подчирикнуть про романтику студенческих общаг. Дать этакую картинку: кто-то задумался под струнный стон, улетел далеко. Кто-то нетерпеливо смотрит на певца, ожидая возможности ухватиться за инструмент. Москвички-маменькины дочки недоверчиво озирают комнату. Стол, скучный казенный шкаф, выцветшие до невозможности обои, в оконные щели свищет ветер. Рисовать все как есть. Вот вернулись Юрик со Стасиком, бац на стол три бутылки "Монастырки".

- Пить! - призывает Мишка, в последний раз хлестнув гитару по морде. - На гражданке есть режим, набухался и лежим, ну, а в армии режим, подорвался и бежим.

- Тост! - вопит Юрик.- Тихо. Друзья, мы с вами собрались здесь для распития спиртных напитков, - он машет рукой в сторону батареи бутылок, -и пожирания импортных, отчасти - отечественных продуктов, - широкий жест на магазинное печенье и таз с салатом. - Это, скажу вам, господа студенты, нелегкое занятие для мыслящего россиянина. Но неизбежное. Так поднимем чашу сию...

- Вы не поверите, сейчас мне хочется обнять весь мир. - Через пяток минут после первой провозглашает отличница Инна.

- Не поверим, - соглашается Макс, - ты вот меня обними.

Младые надежды России-матушки впали в треп. Выхожу в коридор. Комната напротив тоже распахнута, там та же гитара, и тот же треп - гудит весь этаж.

- Катя, - догоняет Наталья, - можно с тобой?

Берет за рукав и уводит в какую-то темную нору.

- Вы друзья с Мишкой, - нерешительно начинает она, - и я подумала...

- Стоп. Что за враки? Не друзья.

Пахнуло вином.Наташа вдруг утыкается мне в плечо. В таких случаях бабушка говорит: "Це не дед плаче, це вино плаче..."

- У меня парень, - скулит она, - брат Миши. Мы давно с ним. А сейчас... Сейчас мне... Миша нравится...

Фу ты, ну ты, лапти гнуты. Страсти шекспировские.

- Мне теперь только повеситься...

На меня накатывает смех:

- Наташенька, утрись, родненькая. Есть от твоего горюшка избавление.

- Какое? - Глядит размазанными глазами.

- А ты усынови их. Обоих.

Наталья замирает на полувсхлипе. Хлопает ресницами так, что тушь брызжет.

- Обоих? Ну, ты... Это уж ваще...

- А что? - Хохочем вместе. - Нормально. Чего тебе-то страдать? Пусть лучше они мучаются.

В зеркале ванной Наташкино лицо уже с улыбкой...

Если жизнь кино, то, наверно, южноамериканский сериал. И все мы - Луис Альберты, Марианны, Изауры...

- Нет, вы представьте, - мелет Стасик заплетаюшимся языком, - Живет в обществе слепых зрячий. Один зрячий...

- Уж не ты ли? - Макс насмешливо отстраняет его с дороги.

- Нет, не я. Слепые живут по своим законам. У них особый мир. Они все воспри-нимают по-другому. Слепые благожелательно относятся к зрячему, дают во всем разобраться самому. Никто на него ни в чем не давит...

- А он таскает у слепеньких конфетки из сахарницы...

- Нет, не таскает. - Стае обращается к Юрке. - Зрячий среди слепых начинает чувствовать себя ущербным, понимаешь?

- Отстань, - отмахивается Юрка.

- Нет, вы понимаете? - возвышает голос Стае, - Он выкалывает себе глаза. Чтобы видеть мир, как все. Юрка, это ведь ужасно больно - выколоть глаза?..

- Не очень, - Юрка дружески хлопает его по плечу, - хошь, выколю?

→ следующая страница

напечатать всё

дизайн сайта:

© 2005