- Внимание. Армейская песня. Для данной аудитории исполняется впервые, - раскатывается голос Мишки. Улыбается, а побледнел.

Вчера пришло письмо солдату, я с ним в одной казарме сплю,

Он мне прочел его как брату, открыл он тайну мне свою.

Поет серьезно. Всерьез. Хорошо поет, с чувством.

Ему подруга написала, мол, мы с тобою не друзья,

И служба - это срок немалый, решила замуж выйти я.

Ясно. Современный романс. Музыка народная, слова еще народней. Но интересно.

Я думал он сейчас сорвется, тяжелый схватит автомат,

Смертельный выстрел прозвучит, и рухнет на землю солдат.

Он громко лишь захохотал, копейку ржавую достал,

Прижал конверт ногою сильно, обутой в кирзовый сапог.

И там, где виден отпечаток, он вывел собственной рукой –

«Подруга, здравствуй! Буду краток. Я жив-здоров, в душе покой,

Тебе копейку высылаю, для свадьбы лучше дара нет.

Вот след, он грязен, но, однако, когда бы здесь он не стоял,

Давно бы нас солдат из НАТО как шлюх последних, затоптал».

Последние увлекшиеся выпивохи, и те изумленно подняли головы: политическая песня, вот это да... Мишка допел, взор сияет. Короткие волосы на голове топорщатся сильнее обычного. Стас обнял его, всплакнул:

- Нет, ты все же певец. Это ж твоя песня. Поэт ты. Мишка...

- Миш, извини... Поговорить, - позвала я.

- Поговорить? - с удивлением отозвался певец и поэт, - пойдем...

В его тоне: «О чем с тобой можно говорить?» Ох, Наташка! Нашла пастора...

Лестничная клетка, дверь с мутным стеклом. Тихо. Пролеты вверх, пролеты вниз.

- Я не просто так о предательстве пел, - начал вдруг Мишка. -Понимаешь, это же проблема. Одна из главных, можно сказать. Мы все и всегда предаем друг друга.

- Миша! Мне неловко, что я в такой роли выступаю. Но уж очень меня просили... В общем... Один человек влюблен в тебя. До готовности к самоубийству.

- Вот как? - задумчиво говорит Мишка. - Я тоже однажды хотел свести счеты с жизнью...

- И как далеко зашел?

- Взял лезвие, чиркнул по руке. Хотел в ванную, но она грязная была. Вскоре друзья приперлись. Стали фотографировать.

- То есть?

- То есть взяли «Кэнон» и отщелкали несколько кадров. Труп в луже крови, - рассмеялся Мишаня.

- Веселые у тебя друзья...

- Друг - это тот, с кем можно мечтать. - Изъяснился этот ученый балбес. - Даже если о разном. А для тебя кто друг?

Стена разрисована похабщиной. На полу - окурки, обрывки... А мы о высоком...

- Я только хотела тебе сказать, чтоб ты повнимательней огляделся. Ее имени не назову, но вдруг сам увидишь...

- Знаешь, как в армии говорят? Любовь - это стремление двух дураков сделать третьего.

- Да знаю, знаю. - Отмахнулась я, начиная злиться. – Там и покрепче говорят.

- Точно. - Хохотнул Мишка. - Но что любовь? Любви не существует. Это понятие себя изжило. Сходство интересов плюс телесное влечение равняется любовь. Любить можно еду, музыку, собаку. А человек может нравится. К нему можно быть привязанным...

Остапа понесло.

Наталья дожидалась моего донесения в темной комнате.

- Ну, как? – Кинулась навстречу. – Что он сказал? Так и не догадался, что это я? Чего ты молчишь?

- Самой надо свои сердечные дела улаживать! А вообще, Наташ, любовь отменили...

Глава 8

Серый служил. В Украине служал на полгода меньше, чем в России. Сперва хлопец ох как не хотел в армию.

- Сына, - увещевала тетя Ганна, - куда ж ты денешься? Нет у нас денег даже отсрочку тебе сделать.

- Государство не спрашивае, - вступал дядя Петро, - шо ты йив, шо ты носыв, де ты вчился. А как восемнадцать тебе стукнуло, тут оно протягивает руки. Хиба ж это справедливо?

Во времена наших родителей, рассказывают, если парень не служил в армии, на него посматривали косо: не больной ли, часом? А сейчас – лихие времена! Не ровен час, инвалидом из этой армии вернется. Вон сколько в газетах пишут, по телевидению показывают!

Но Серый служил. И, отслужив, пришел, широкоплечий, статный. Много нарассказывал историй, и смешных, и страшноватеньких – всяких. Он не скрыл, что армия – не мед, доложил все честь по чести. Но было впечатление, что втихаря гордится парень своей взрослостью и причастностью к мужскому делу. Он привез блокнотик-самоклейку, маленький, затрепанный, испещренный рисунками мечей, сердец и оплывших свечек в виде обезглавленных голых женщин, а также изображениями «духов», «черпаков», «дедов» и «дембелей», и посвятил нас в неофициальную иерархию военных чинов. Блокнотик этот содержал в себе всевозможные сентенции, стихотворения и частушки, исполненные щемящей тоски, орфографических ошибок и жуткой похабщины. Серган хранит этот блокнот как первейшую драгоценность и любит на досуге порассказать эпизод-другой из своей заметно обогатившейся биографии.

- Опять наився! – Всплескивает руками бабушка. – Шо ж це таке?

Дед молча, сутулясь, пробирается мимо бабы. Чего-то буркнув, отправляется к сараю, где под крышей стоит механическое сооружение прошлого века – сечка. Вот чугунное колесо повернулось, застучало. Дед сечет траву, ботву на корм корове. На бабу не обижается. Действительно, перебрал сегодня. Помогал соседям переворачивать сено. Как не угостят после работы? А угощают – как отказаться?

Вечером дед добирает еще. И где только он умудряется хранить свою сивуху? Если бабка ее и под землей находит. Хлебнув этой гадости на ночь, валится деде на софу в прихожей, гундит. Когда он пьян, ему всегда жалко себя, обида берет за прожитую жизнь за непутевую. Жил, батрачил, брал на пуп работу непосильную, а теперь даже выпить не дадут. Все ругают, некому пожалеть деда.

- Эх, жись ты мне сгубила, - ругается он на бабу, и плачет. - Ты ж мне всю душу вымотала!

Перед тем, как после трудового дня уж совсем отойти ко сну, наш боевой дед непременно должен пропеть свой любимый лирический марш:

- Первым делом, первым делом самолеты, ну а девушки, а девушки потом...

Все, теперь сон. С богатырским храпом и посвистом.

Однажды у отца в Киеве отобрали права. Гнал он с превышением скорости, его тормознули. Он не остановился. Его, конечно, догнали, прижали к обочине, а убедившись, что трезвый, пришли в полное негодование. Обещали, что этот наглый москвич через Прагу права получать будет.

Отец вернулся в Дударков, не в силах ни нам, ни самому себе объяснить, какой черт его под руку толкнул.

- Шо ж ты отдал им права? - Ругался пьяный дед. - Ишь, нашлись хозяева! Сказал бы, мол, ты из самой Москвы. Пусть бы в Москву приезжали, там бы на них посмотрели. Ишь чего!.. Отобрали они. Сказать надо было, мол, у нас свои законы, и вы мне не указ.

Отец, расстроенный, только рукой махнул.

А позже мама, смеясь, рассказывала:

- Когда дед узнал про милицию, так расходился: «Правильно этого лихача укоротили. Приехал из Москвы, и думает, шо все можно? А! Правильно права-то отобрали. Ишь ты, какие мы... Из Москвы они, видите ли!..»

Мужикам дед как-то втолковывал:

- Вот поеду в Москву-то. Дочка у меня там живет. Вот поеду, я поговорю с тем Ельциным. До чего страну-то довел, а!

Всерьез собрался дед в Москву. Бабка его снарядила в дорогу - пусть проветрится. Костюм дед надел. Свой лучший костюм. И единственный. А на ноги потрепанные дворовые тапочки. Бабка ему: «Так и поедешь?» Он: «Так и поеду». И поехал.

Недолго прогостил у нас, в белокаменной. А домой засобирался после того, как побывал у Кремля: постоял пред стеной кремлевской, почесал затылок...

→ следующая страница

напечатать всё

дизайн сайта:

© 2005