Вчера очерк |
| стр. 4 → | содержание |
|
|
Музыканты запотели. Публика вошла в раж. Публика раскраснелась. Публика готова крушить стены старых устоев. Хруст и скрип кожанок, звон и лязг металла, топот, прихлопы, вскрики, свист... У Потапа дикое чувство ритма. И равновесия. Мотая головой, словно она и есть знамя свободного поколения, он умудряется устоять. Занавесив лицо кудрями, навис над микрофоном. По визгу, многократно усиленному толпой, догадываешься: драма. Потап ест микрофон. А тот истошно орет от боли. Микрофон захрипел в агонии, но Потап неумолим. Он, похоже, заглатывает микрофон. Нет, просто перекусывает какой-то нерв. Перекусил. И микрофон почил. - Ро-рол, - провыл Потап. Я малодушно смылась из зала. В предбаннике - бар. В углу сладко дрыхнет перекайфовавший представитель свободного поколения. Музыка, сотрясающая перегородку, ему не мешает. Со стен на павшего бойца с пониманием смотрят портреты потапообразных ребят. Живые не обращают на покойника никакого внимания. Выхожу на воздух. Холодно. У входа в клуб курят, тяну сигарету и я. Яркие огни в темноте и искристый снежок все же дарят ощущение праздника. Сзади тяжело хлопает дверь. Выползло то самое чудо в перьях. - Мне п-плохо, - говорит и неуклюже падает. Рухнул он лицом на ледяное крыльцо. Господи, почему при мне-то? Почему я должна становиться медсестрой на этом поле боя? Эй, помогите кто-нибудь! Обморок? Убился? Растирают щеки снегом. На руке чужая кровь. Дайте платок... Щеки бедняги не розовеют. Скорую вызывайте, идиоты!.. Через десять минут, а может, час, наконец - сирена. Когда человек ждет, он всегда искривляет время. Сонный врач ощупывает пульс, спрашивает имя, не получает ответа. Машет рукой - юношу в машину. Сугробы мигнули синим и погасли. - Может, еще откачают... - кто-то вдогон. Шагаем по снегу-пенопласту, который уже не рождает ощущение праздника. Потап предлагает: - Зайдем на чай? Светлая комната. На стенах - все те же "потапы", классики андеграунда. На столе компьютер, погребенный под дисками, кассетами, книгами. Матрас, гири, музыкальный центр – вот и вся обстановка. - Компьютерной музыки не признаю. Вообще, всяких электропримочек. - Провозглашает Потап. - Где появляется машина, там человеку делать нечего. - А это что? - Это компьютер. - Не тушуется он. - Тебе с вареньем или сахарку? Можно творить компьютером, но нельзя - благодаря ему. Ерунда какая-то. Софистика. Пью чай без сахара и без варенья. Из головы нейдет тот парень, что увезен "скорой". Откачали или уже труп? - Мне недавно поклонница звонила, - хвастается вдруг Потап. - Чего это вы все на музыкантов западаете? Пропустив мимо ушей "все", хмыкаю: - Тащимся... - Знаешь, я понял, музыка спасает меня. Мир спасет. Это как благодать, как некий эликсир жизни. Музыка должна способствовать уничтожению всякого страдания. ... Так выживет или уже где-нибудь в морге? В сплошном строю домов на главных улицах Киева мелькают щербины: временами уютный зев арки распахивается то по этой, то по другой стороне. Открывается маленький дворик с неизменной зеленью, лоскут неба, его двойник-лужа и косые разноцветные тени, тепло подсвеченные солнцем. Улицы - то асфальтовые, то мощеные - громыхают рыжими трамваями, плывут сияющими авто. По обеим сторонам - то шершавые, чешуйчатые каштаны, то пахучие липы. В окна лезут ленты плюща, карабкаются с этажа на этаж. Безопасного, домашнего, синего неба в Киеве больше, чем в Москве. Выходим к памятнику "Дружба народов", металлической радуге на Владимирской горке, перед смотровой площадкой. Мы и сами сейчас - носители этой дружбы. На Днепре белые яхты, стремительные "стрелы", по берегам -иголочками и точками - пляжники. За рекой - нагромождение корпусов и косые солнечные лучи, сквозь облака, как в дуршлаг. Потом в этот дуршлаг грянули струи дождя. - По ходу, дождь не скоро кончится, - отметил Серега. - Да, - откликнулся Лешка. Их маневр был ясен. Приплясывая в такт дождю, мы устремились в Мак-Дональдс. Оказывается, в Киеве недавно открылся филиал этой забегаловки, и вызвал не меньше нездорового любопытства, чем в Москве. Нас прельщают сомнительные иноземные яства ядовитого цвета, ненатурального вкуса, улыбки, с неслыханной щедростью внесенные в меню: «улыбка бесплатно!» Вечереет. Дождик стих. Желудки набиты. Культпоход продолжается. Братья пружинно ступают, сдержанно двигаются - то ли трехмерные виртуальные бойцы, то ли люди будущего тысячелетия. Последнее даже верно. Майдан Незалежности. То бишь, Площадь Независимости. В последний год переоборудованная по веленью президента Кучмы, с гранеными фонтанами и подземным торговым комплексом. Площадь-двойник Манежной в Москве. Такие же полупрозрачные купола наверху, такой же электрический, с оттенком метрошного, глянец. Раньше здесь росли высокие деревья. Раньше мне нравилось здесь больше. Прогуливаются почтенные старушки, отцы семейств с выводком малолетних, те же малолетки постарше, вроде нас. Иностранцы, в особенности англоязычные ухоженные седые старики и старухи, громыхающие тележками по асфальту, обмениваются бодрыми возгласами и глядят вокруг победно, с видом властителей мира, днем они сверкают солнечными очками, вечером - фотовспышками. Пьяные всех возможных возрастов, тихие и голосистые, влюбленные пары, красивые девушки в летних платьицах фланируют тут. В Киеве убийственно много красивых девушек в летних платьицах, и, как назло, на мне, урбанистке, джинсовые шорты и рубашка. ...Шаг сам собой замедляется, голова мечтательно запрокидывается, цвета вокруг становятся гуще, сказочнее. Все как в театре. Забываешь, кто ты и что предстоит завтра. - Серый, прикинь, у меня скоро будет новый "Пентюх", - блестит глазами Лешка. - А какие программы? - Интересуется Серый. - Да любые, это ж такая машина... Интересно то терять, то обнаруживать смысл их разговора. Как в детстве прыгаю, стараясь не наступать на асфальтовые трещины. Паутина трещин причудливо ветвится. - Играл в "ДУМ"? - спрашивает Лешка. - Ясный пень! Крутая стрелялка, скажи? Серый с Лешкой изображают мутантов. На Земле наступили страшные времена. Всюду - свирепые твари. - Всего дается три жизни. Ну, ты, конечно, можешь еще себе наловить, где-то до шести, - разъясняет Лешка. - Я за одну жизнь однажды прошел два уровня. - Ты что, я три прохожу спокойно... Нет, они не оборотни, просто парочка сумасшедших. Мне бы две-три жизни... Впрочем, я боюсь, что и правда душа бессмертна. - Потом, если победил, записываешь свое имя. - Оно остается? - С надеждой спрашивает Серега. - Конечно, в памяти. Там такая таблица. Даже в компьютерной стрелялке человек хочет увековечить имя. Я люблю Киев. Бродить по нему летним вечером. Ярко-синий, темно-бархатный. Холмы сошлись над рекой словно для того, чтобы рассмотреть что-то в глубине, в самой стремнине. Зелень темных холмов взрезают просветленные церкви. Космические корабли, официальные посольства Господа Бога на Земле. Время загустело. И кажется: на улицах с прохожими смешались люди прошлых столетий. Трамваи покрыты пылью веков. И я оглядываюсь, с твердым убеждением, что ухвачу краем глаза город, площадь, киян времен Ярослава и Мономаха. Просто я все не могу застать древних врасплох. Нарочно думаю о другом, чтобы отвлечь их внимание, быстро оборачиваюсь, но... Все успевают принять современный вид.
|
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||
|