На европейском континенте ревностным пропагандистом идей английской архитектуры стал немецкий архитектор Герман Мутезиус. Последние годы XIX века он, будучи сотрудником германского посольства в Лондоне, прожил в Англии. Его внимание привлек английский жилой дом, положительные качества которого слишком мало были известны по ту сторону Ламанша, и он отдал все свободное от служебных обязанностей время изучению именно этой области английской архитектуры. В результате в 1902 году в Лейпциге появилась книга Мутезиуса «Современная английская архитектура», а в 1904—1905 годах вышли в свет три тома основательного труда того же автора, озаглавленные «Английский дом» 155.

Первый том труда посвящен историческому развитию английского дома. В первой его части прослежено развитие от древнейших времен до 1860 года, во второй части описан английский дом второй половины XIX века. В предисловии автор знакомит читателя со своими намерениями, которые отнюдь не сводятся к рекомендации подражать на материке Европы архитектуре, сложившейся в Англии в течение столетий. Его целью было раскрыть немецкому читателю только сущность этой архитектуры. «И если присущие ей непосредственность и естественность найдут и в Германии благоприятную почву, если и там расширится круг стремящихся к тому же, автор будет считать свой труд щедро вознагражденным» 156.

В заключение Мутезиус констатирует, что в новом английском художественном направлении отсутствует погоня за фантастикой, излишествами, переизысканностью. Англичанин в своем доме хочет покоя, чистоты, удобства, ибо «домашняя жизнь в наилучшей ее форме—источник полного здоровья».

Второй том труда Мутезиуса носит еще больший отпечаток утилитарности. В четырех его частях обстоятельно описан типичный английский Дом конца XIX века. Эпиграфом тома служит изречение Френсиса Бэкона: «Дома строятся для того, чтобы в них жить, а не для того, чтобы смотреть на них». В том цитируется и Уильям Моррис 157.

В третьем томе, посвященном интерьеру, после исторического обзора подробно рассказано о кружке прерафаэлитов, о строительстве «Крас-

155 Н . М uthesius. Dasenglische Haus, Bd. I—III. Berlin , 1908—1911.

156 Ibid., Bd.1, S 10.

107 Эпиграфом для третьей части тома взяты его слова: «Из всех нежелательных в настоящее 'время вещей наименее желательно украшательство».

ного дома», о фирме «Уильям Моррис и К°» и о самом создателе нового интерьера. И затем так же обстоятельно характеризуются отдельные помещения английского жилого дома от холла до спальни, детской с их обстановкой и ванной комнаты с ее оборудованием. В заключение еще раз лучшей чертой английского характера названа естественность, которую «английский дом в его современной форме отражает правдивее и чище, чем какое-либо другое проявление культуры английской жизни».

Мутезиус не считал себя ни историком, ни теоретиком. В своих книгах он не претендовал на научность, не создавал своих концепций. В них, как пишет А. Уиттик 158, он, восхищенный английской архитектурой жилого дома, излил свой энтузиазм. Но энтузиазм не лишил его немецкой педантичности. Виденное в Англии он изложил обстоятельно, собрав большой графический материал и приведя свои впечатления в систематический порядок. Успеху его книг способствовали и многочисленные иллюстрации. В них он не только познакомил континентальную Европу со старой и новой архитектурой британского острова, но и .пропагандировал новые идеи в искусстве и, главное, противопоставил «фасадной архитектуре» комплексное проектирование зданий (на примере жилого дома) от стен и перекрытий до обстановки и мебели, с учетом и природного окружения постройки, имея в виду главным образом ее назначение.

Идеи Уильяма Морриса начали проникать из Англии в другие страны Европы еще непосредственно до того, как Мутезиус начал свою пропаганду. Молодой бельгийский архитектор и художник Генри Ван де Вельде (1863—1957) выстроил в местечке Уккле, близ Брюсселя, в 1896 году дом для своей семьи. Незадолго до начала строительства он прочитал «Вести ниоткуда»; есть сведения, 'что он слышал и о «Красном доме». Ван де Вельде, как и Моррис, не мог найти среди продукции своего времени ничего, удовлетворяющего его требованиям, и потому мебель и вся обстановка нового дома были выполнены по его рисункам. В архитектуре же он пытался отказаться от всех исторических образцов.

Уильям Моррис не видел дома архитектора в Уккле, и можно лишь предположить, что примерно такими представлял он себе небольшие жилые дома в стране чистого коммунизма. В этом доме не осталось уже почти ничего от .старых стилей: ни от мавританского, ни от византийского, ни даже от готики: Ван де Вельде начал борьбу за новый стиль с самого начала своей деятельности. Она не была такой многосторонней, как деятельность Морриса, но, отказавшись рано от серьезных занятий живописью и музыкой, он всю свою долгую жизнь шосвятил архитектуре и литературе.

Архитектуру он понимал широко, проектируя не только здания разного назначения, но и их интерьеры и обстановку от мебели до осветительных приборов и столовой посуды включительно. Как и Уильям Моррис, образец чайной ложки он создавал так же внимательно, как проект жилого дома. В литературной деятельности он был склонен к созданию собственных концепций и, поклоняясь разуму, в теоретических построениях был более твердым и последовательным, чем темпераментный, эмоциональный англичанин. Свои взгляды он проповедовал в журнальных статьях, лекциях и докладах, которые были собраны в 1902 году в книге, озаглавленной «Светские проповеди», а в 1910 году в другом сборнике159.

Первым общественным выступлением Ван де Вельде была лекция, прочитанная им в Брюсселе в 1894 году и изданная затем в виде брошюры под заглавием «Очищение искусства». Лекция закончилась скан-

158 А. У и т т и к. Указ. соч., стр. 47.

159 Kunstgewerbliche Laienpnedigten. Leipzig , 1902. Essays. Лейпциг , 1910.

далом, вызвала шум и брошюра. Об этом рассказал позднее сам Ван де Вельде, сравнивший свое первое выступление с первыми ударами кирки, расчищающей дорогу тем, кто задыхался в тупике ужасного эгоистического и антисоциального искусства конца XIX века. Джон Рёскин считал безобразное оскорблением природы, Уильям Моррис—оскорблением человеческого достоинства, Ван де Вельде заявил, что безобразие портит не только глаз, но и дух и душу. Ошибка Рёскина и Морриса, по его мнению, заключалась в том, что они пытались изгнать безобразное из сердца человека, а не из его духа, несли человечеству мораль чувств, а не мораль разума. По его же убеждению, разум—наиболее действенное оружие в войне против безобразия и уродства. И он призывал возвратиться к разуму, к логике форм всех вещей.

В своих дальнейших выступлениях, устных и в печати, Ван де Вельде продолжал борьбу с искусством своего времени, которое он сравнивает с .деревом, изъеденным червями и сгнившим 160. Особенно его беспокоит положение в архитектуре и прикладном искусстве, ибо, по его убеждению, в самом ближайшем будущем важна будет только общая польза, тот же, кто служит одному, не служит, в сущности, никому.

Работу архитектора-практика Ван де Вельде .сочетал с общественной и литературной и, подводя теоретическую базу под практику, не только боролся со старым, но и прокладывал путь к новому. Он ясно сознавал, что стоит на рубеже двух эпох.

О своем же участии в создании нового стиля в архитектуре, в котором нуждалась новая эпоха, он говорил уже в первой из своих «светских проповедей»: «Положение мое трудное. Для постройки такого внушительного здания, каким должен стать стиль нашей эпохи, я располагаю весьма скудным материалом. И если вы настроены ко мне благосклонно, вы посмеетесь надо мной. В противном случае вы закидаете меня теми самыми камнями, которые я вложил как фундамент здания, в моем воображении чудесного». Далее повторяется призыв к разуму и логике, которые должны помочь в борьбе с уродством и безвкусицей, и проповедь заканчивается положением, которое на первый взгляд могло показаться парадоксом: «Для создания нового стиля необходимо возродить принципы, старые, как мир».

Оно разъяснено такими словами: «Мною сделано только одно открытие: чтобы показаться необыкновенным, следует мыслить обыкновенно: самое надежное средство создавать в архитектуре и прикладном искусстве вещи, непохожие на другие,— логичное мышление. Им открывается форма, соответствующая назначению,—первоначальная и неиспорченная».

Однако, борясь против искусства для искусства и против искусства для немногих, Ван де Вельде не ставил знака равенства между красотой и иользой. И тем, кто обвинял его в утилитаризме, он отвечал: «Красота возникает только в том случае, когда в произведение искусства вкладывается его творцом и нечто личное, трудно определимое разумом». Этим, по его мнению, налагаются особые обязательства на архитектора и художника, и они получают право вступить в борьбу со старым только в том случае, если осознают в себе творческие силы для созидания нового.